— Когда же они кончатся! — в сердцах воскликнул Нестор, которому я опять ассистировала.
— Раненые?
— И они тоже! Но я про басурман. Мы их убиваем десятками, тела их уже выше стен, а они все прут и прут!
— Солдат у хана много, говорят, что еще подошли. Не заканчиваются.
— Как бы мы раньше не кончились тогда.
Да, наша армия хотя и медленно, но таяла. Каждый новый день уносил жизни воинов, когда десятка, когда трех. Покалеченных тоже прибавлялось, пусть многие из них, перебинтованные, с открывающимися ранами и возвращались в строй, чтобы сменить уставших товарищей.
Каждый штурм начинался и проходил совершенно одинаково: хивинцы вдруг выскакивали из апрошей, стрелки в это время старались сбить наших солдат со стен, не давая им прицельно палить по атакующим. Первая волна практически полностью выкашивалась залпами картечи и ружейным огнем, но за ней шла вторая, потом третья. Баррикаду, к этому времени уже тщательно укрепленную, узбеки растаскивать больше не пытались, а лезли на нее, многие враги несли с собой длинные пики, коими старались поразить защитников. Вот и у Павлова среди пациентов больше всего было с колотыми ранами. Если солдат получал удар в плечо, то его просто перевязывали и отправляли обратно в бой. В грудь — здесь уже приходилось смотреть, задето ли легкое. Самые неприятные оказывались раны в живот, ведь у нас просто не было времени врачевать их, оставляя других пострадавших без помощи. К помощи я привлекла Яэль, раз уж та досталась мне на содержание, к ней присоединились и несколько узбекских женщин, но те больше занимались стиркой, кипячением воды и кормлением пациентов.
— Господин доктор! Привели порезанного!
Это от входа в лекарский шатер кричит солдат.
— Раз привели, значит, сам идти может?
— Может, только страшно за него.
— Саша, посмотри, что там, — Нестор в этот момент зашивал тихо скулящего рядового, которому лезвие пики пересчитало все ребра справа.
Я ополоснула красные от крови руки и вышла. От вида раненого еще месяц назад меня бы вырвало, но сейчас я лишь удивленно цокнула языком. Унтер, которого осторожно усадили на табурет, был бледен. Обе его щеки пронзила стрела, сейчас торчащая наподобие украшения какого-нибудь негритянского туземца с картинки в альманахе.
— Чего сами не вытащили? — строго спросила приведших бедолагу рядовых.
— Боязно, барышня-с. И господин доктор строго воспретил лечить самодеятельно.
— Это от поноса запретил, а уж на поле боя раненому товарищу помочь — дело угодное! Ломайте с обеих сторон.
Унтер замычал от боли, когда наконечник и оперение перекусывали операторскими щипцами, но сознания не потерял. Стойко он вынес и момент вытаскивания остатка стрелы. Я сама протерла дырки в его щеках спиртом.
— Хэбут бы!
— Куда тебе хлебать, служивый! Крови полный рот! Приложи тряпицы и жди, пока доктор освободится. Зашьет тебе щеки. Он уже наловчился так, что все красиво будет. Сама не решусь, — извинилась я перед унтером. — Заштопаю, что бабы разбегаться будут от вида твоего.
— Да Федор Кузьмич и до того красавцем не был, — гыгыкнул один из солдат.
— А ээ оу аоу уа! — промычал возмутившийся раненый, чем вызвал только взрыв смеха.
Я и сама улыбнулась, но затем строго велела помалкивать, чтобы не разбередить рану.
— Как в Смрадном мешке? — спросила солдат.
— Перли, как бесноватые, барышня. Снова охолодили их, думается, ночью уже не полезут. Мертвых там — ужас просто. Вы бы их приложили колдовством своим, а?
— Приложу, коль нужда будет. Есть уговор у нас с генералом нашим, что пошлют за мной, когда совсем тяжело станет. И не всесильна я, солдат, совсем не всесильна. Поэтому стойте мужественно. Сами понимаете, что будет, если сломят вас.
Рядовые согласно кивнули. Вышел Нестор, осмотрел раны унтера, устало вздохнул, но повел того в операторскую. Штопать. Солдатам велел возвращаться к своим, начальника их он задержит как минимум до утра.
Операция долго не продлилась, одна из узбечек увела замотанного унтер-офицера к лежакам. Пятна крови на свежих бинтах делали его похожим на провинциальную купчиху, румянющую щеки по старинке.
— Все на сегодня, — сказал вышедший на воздух Павлов. — Кому смог помочь, тому смог, дальше — как Господь решит. Завтра новый день, новые заботы.