С последним, кстати, уже сговорился свидеться отец Михаил, к которому еще на въезде в город обратился еще один бывший оренбуржец — тоже пленный дьячок, избежавший рабства в худшем его виде. Оказалось, топчу-баши бухарской артиллерии, несмотря на высокий чин в армии эмира, завел тут молочную лавочку, где немногочисленные русские, имеющие хоть какую-то свободу, по воскресеньям запираются и, как могут, отправляют православные обряды. А теперь просят иерея провести настоящую службу и отпустить грехи.
— Приветствую в великом городе дорогих гостей из могучей страны, что простерлась от восхода до заката! — провозгласил эмир Хайдар пусть на плохом, но русском языке.
Большего он сказать сам не смог и махнул рукой толмачу, что с поклоном выступил вперед.
— Абдаллах Амир Хайдар султан саййид сузумиз просит присоединиться к разговору Белую Ведьму, чья слава летит впереди нее! — крикнул переводчик. И его произношению могли бы позавидовать многие подданные Империи.
Серж помог мне спуститься с верблюда, и я подошла к генералам. Кратко, но с выраженным уважением поклонилась правителю Бухары и ответила:
— Для меня честь приветствовать мудрого эмира Хайдара. И мне лестно, что он знает обо мне.
— Мне радостно видеть ту, что повергла коварного врага нашего, — улыбнулся узбек. — Я приглашаю вас в свои покои, где вы сможете отдохнуть, и мы поговорим. Нам многое надо решить, слуги русского хана, и это будет долгий разговор.
В покои эмира были приглашены Ланжерон, Эссен, я, полковник Некрасов, без зова заявился и иерей. Мне хватило времени смыть с себя пыль и переодеться, с чем уже привычно помогла Яэль, теперь заменявшая мне Таньку. Зал для приемов радовал глаз чуждыми узорами на стенах и потолке и обилием ковров. Принимающая сторона оказалась представлена самим Хайдаром, его главным министром и двумя сыновьями, и вот те на пришлых смотрели волками. Толмач за важную персону хозяевами не почитался и скромно устроился сбоку. Я бы предпочла иметь под боком Алмата, но его во дворец и не пустили, к сожалению. Сам кайсак жаловался, что чем дальше от родных мест, тем хуже он понимает знакомый вроде бы язык.
Вопреки ожиданиям, эмир Бухары не стал издалека, с красивыми славословиями подходить к главной теме беседы и начал серьезный разговор сразу:
— Генерал Петар, — обратился он к Эссену, — ты знаешь мое положение и знаешь цену, которую я хочу платить. У тебя своя цена, и сейчас мы с тобой, как два купца на базаре.
— И у меня есть товар, который жизненно важен для тебя, эмир Хайдар, — ответил Петр Кириллович.
— Видит Аллах, что это так, — бухарский правитель примолк на несколько мгновений. — Словно проклял кто-то род Мангытов, чтобы ни делали мы, жизнь становится все хуже. Сахибы не успевают успокаивать бунты, теперь китаи возмутились и уже стоят под стенами Самарканда. Я приказал давать бесплатно неурожайные земли, если кто-то сможет их орошать, но не хватает всего. Налоги выбивают из подданных, но их все равно не хватает, хотя я собираю два раз по столько, сколько мог мой отец.
— Блистательный Хайдар, — вставил свое слово Некрасов, — люди бунтуют от твоих мытарей. У них забирают последнее, но невозможно брать там, где уже ничего нет. Вот, — полковник достал кипу бумаг, — показания моих людей о том, как обстоят дела в Бухарском ханстве. У него нет будущего. Караваны не идут сюда, потому что это тупик: Хива и Коканд не пускают товары дальше. Да, Хорезм теперь не страшен, но есть Ташкент.
— Но теперь же вы откроете путь на запад для нас? — спросил эмир.
— Бесплатно в этом мире никто ничего не делает, — отрезал Эссен. — Русский солдат не будет платить кровью за то, чтобы Бухара богатела. Россия хочет получить свою выгоду, и она ее получит.
Эмир тяжело вздохнул, а вот дети его принялись яростно перешептываться. Строгий взгляд отца одернул их, но ненавистью от царевичей так и разило.