В квартире меня дожидался Алексей Иванович Крепин — пристав из Управы, знакомый мне больше шапочно, но виденный неоднократно. Лицом он был скорбен, и огорошил новостью, от которой ноги мои подкосились:
— Николая Порфирьевича убили сегодня.
Танька подхватила меня под локоть и помогла сесть.
Пристав Спиридонов, наверное, был тем якорем, который держал воспоминания об отце, оставляя их в реальности. Древний товарищ папы, с которым его связывало множество дел.
И вот два человека — таких разных и по духу, и по силе — которых Платон Болкошин мог назвать друзьями, ушли из мира в один день: Император Павел I и скромный служащий Управы благочиния.
Дарованное милостью Государя дворянство Николай Порфирьевич смог воплотить в тихое счастье: он внезапно женился на пухлой вдовушке, прельстившейся, понятное дело, на титул, однако супруга своего обожающей, пусть даже за его статус. Более того, успела родить от него крепкого мальчугана, и, как тихонько проверила Марго, отцом был именно пристав, а не кто-то со стороны. Казалось, что в старость Спиридонов войдет в тихом благополучии, окруженный любовью и заботой, и вот такое!
— Как это произошло? — хрипло спросила я.
— Точно пока неизвестно, — вздохнул Крепин. — Нашли тело Николая Порфирьевича недалеко от Нового канала[1] при впадении того в Черную речку[2]. Обнаружил сторож Секретной больницы[3], пошел отсыпаться и увидел его. Зарезали его, сударыня. И не там, где тело было — тащили его по Екатерингофскому[4], следы четкие.
— Кто?
— Неизвестно, — пристав снова вздохнул. — Полицмейстер велел Вам сообщить и передал просьбу пособить в расследовании.
— Из-под земли достану!
И разрыдалась. Крепин растерянно смотрел на плачущую графиню, мял в руках картуз, не зная, что делать. Таня выпроводила его прочь, успела при этом стрельнуть глазками Аслану, пребывавшему в задумчивости. У них сейчас свои заботы, и мне очень не хотелось обременять их своими тяготами, но что же поделать. И горничная половину ночи провела возле моей постели с утешениями.
Утром явился Тимка, спросил о планах на день. Известие об убийстве пристава его опечалило, с Николаем Порфирьевичем он пребывал во взаимоуважительных отношениях. Охранник поклялся, что ката мы найдем, и в полицию доставим то, что от него останется. Григорий Спиридонова узнал уже после дела с Ост-Индской компанией, поэтому трагедия наша коснулась его не так сильно.
— С чего начнем? — спросил Тимофей.
Я задумалась, но быстро приняла решение:
— К Добрею поедем.
Тимка кивнул, соглашаясь.
«Малинник» не изменился ничуть. Я была здесь два года назад, и с той поры никакого повода или желания вновь посетить этот притон не появлялось. Но мое лицо тут точно помнили, потому как стоило нам только спуститься на пару ступенек в темный полуподвал, как все разговоры стихли, и народ даже стал привставать со своих мест, кланяясь неожиданной посетительнице. От одного из грязных столов почуялись похотливые мысли, наверное, кто-то из новых завсегдатаев залюбовался ухоженной девицей, и так же быстро они исчезли. Вместе со звуком затрещины.
— Александра Платоновна, сердечно рад Вас видеть, — трактирщик Добрей сам стоял за стойкой и теперь кланялся мне с достоинством хозяина и — чего греха таить — боевого товарища.
— Знаешь?
— Знаю, — зло бросил он в ответ. — Не наших рук дело.
Посетители зашумели, соглашаясь с хозяином заведения. В том, что хороших людей здесь нет, я нисколько не сомневалась, но в самом деле — убийцы среди этих воров, мошенников, шулеров не водились. Нет, конечно, при особой ситуации никто из них не постесняется воткнуть нож в человека, и даже со спины, но хладнокровно лишить жизни — и не кого-нибудь, а пристава! — за пределами их понимания. И хотя жизнь петербургских трущоб известна мне только поверхностно, об определенных правилах ее представление уже имелось.
— Ваша Светлость, — проявил осведомленность моим титулом рослый мужчина в заношенном сюртуке, — Николай Порфирьевич не друг нам был, но каплюжный[5] он был добрый и напраслину не наводил! Ежли кто влопался[6] — лишнего приписывать не будет, а облопался — сам виноват, мазурика[7] жизнь такова, что сгореть всегда можно.
— Истинно так! — подтвердил эти слова кто-то из дальнего конца залы. — Нам спуску Николай Порфирьевич не давал, но и за скот не держал! И обещания всегда исполнял!
— А ты, стало быть, на посулы приставские велся? — спросил еще кто-то.