– Этот знак символизирует радость, – объяснила Жанна. – Но знаете, что еще?
Мадлен задумалась. На глазах у Клары огромная энергия, исходящая от этой женщины, стала таять, уменьшаться. На мгновение Мадлен словно согнулась пополам.
– Эта буква тоже перевернутая, – сказала она.
Хейзел штопала драный носок, но мысли ее витали где-то далеко. Она посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. «Еще рано», – сказала она себе.
Ей было любопытно, что сейчас происходит в бистро в Трех Соснах. Мадлен предложила ей тоже пойти, но Хейзел отказалась.
– Только не говори мне, что боишься, – поддразнила ее Мадлен.
– Ничего я не боюсь. Просто это глупости – пустая трата времени.
– Не боишься призраков? Значит, ты смогла бы переехать в дом рядом с кладбищем?
Хейзел подумала и ответила:
– Вероятно, нет. Но только потому, что его потом трудно было бы продать.
– Ты, как всегда, практична, – рассмеялась Мадлен.
– Ты веришь, что эта женщина может общаться с мертвыми?
– Не знаю, – пожала плечами Мад. – Откровенно говоря, я об этом не думала. Просто это кажется забавным.
– Многие люди верят в призраков, в дома, посещаемые привидениями, – сказала Хейзел. – Я читала об одном таком на днях. Это было в Филадельфии. Там является монах, а посетители видят на лестницах человеческие тени. И еще что-то было… не помню что. У меня мурашки поползли по коже. Ах да. Холодная точка. Прямо у большого старого кресла. И тот, кто в него садится, умирает, но не прежде, чем увидит призрак старухи.
– Ты вроде бы сказала, что не веришь в призраков.
– Я не верю, но многие другие верят.
– В большинстве культур есть понятие «духи», – кивнула Мадлен.
– Но мы ведь не о них говорим, верно? Мне кажется, тут есть различие. Призраки – они зловещие, коварные. В призраках есть что-то мстительное и злобное. Не думаю, что такими вещами стоить шутить. А здание, в котором находится бистро, было построено не одну сотню лет назад. Один Господь знает, сколько народу там умерло. Нет. Я останусь дома, посмотрю немного телевизор, отнесу обед соседке – бедной мадам Беллоус. И буду избегать призраков.
Сидя при свете единственной лампы в гостиной, Хейзел вспоминала этот разговор, и у нее кровь стыла в жилах, словно рядом с ней обосновался призрак, создав холодную точку. Она встала и включила все лампы. Но комната осталась тусклой. Без Мадлен дом как будто увядал.
При включенном свете она больше не видела, что происходит за окном, – видела лишь собственное отражение в стекле. По крайней мере, она надеялась, что это ее отражение. Хейзел видела женщину средних лет, сидящую на диване в длинной юбке и жакете оливкового цвета, со скромной ниткой жемчуга на шее. Это вполне могла быть ее мать. А может, это и была ее мать.
Питер Морроу стоял на пороге мастерской Клары, вглядываясь в темноту. Он вымыл посуду, почитал, сидя перед камином в гостиной, а когда ему это наскучило, решил провести часок в собственной мастерской – поработать над новой картиной. Он прошел по кухне в другую часть их маленького дома, намереваясь открыть дверь своей мастерской и войти туда.
Почему же он остановился перед открытой дверью в мастерскую Клары?
Там было темно и очень тихо. Он слышал, как бьется его сердце. Руки у него были холодные. Он вдруг понял, что задерживает дыхание.
Это действие было таким простым, даже естественным.
Он протянул руку и щелкнул выключателем. А потом вошел.
Они сидели кружком на деревянных стульях. Жанна сосчитала присутствующих и пришла в замешательство:
– Восемь – плохое число. Нам не стоит этого делать.
– Что значит «плохое» число? – спросила Мадлен, у которой вдруг тревожно забилось сердце.
– Оно идет сразу после семи, – сказала Жанна так, будто это что-то объясняло. – Восьмерка образует знак бесконечности. – Она начертила пальцем в воздухе невидимый знак. – Энергия ходит по кругу. Ей некуда вырваться. Она злится, разочаровывается и набирает огромную силу. – Она вздохнула. – Это очень нехорошо.
Все лампы были выключены, единственный свет давал камин, где потрескивал огонек, отбрасывая на всех пляшущие тени. Кто-то сидел спиной к огню, остальные образовывали ряд встревоженных лиц, словно отделенных от тела.
– Я хочу, чтобы вы выкинули все из головы.
Голос Жанны звучал низко, гулко. Лица ее они не видели. Она сидела спиной к огню. У Клары создалось впечатление, что Жанна села так специально. А впрочем, может, и нет.