— Возможно, он пытается вызвать среди нас панику, — сказал Маккиннон.
— Возможно, надеется, что мы сбавим ход. Это вполне вероятно, если погода ухудшится, начнет штормить, а у нас не будет компаса. Наверняка поблизости находится немецкая подводная лодка, и он не хочет, чтобы мы далеко ушли. Существует и худшая возможность. Мы всё время считали, что у Невидимки есть передатчик, но вполне возможно, у него есть и приёмник. А что, если он имеет радиосвязь с Альта-фьордом или с какой-нибудь немецкой подводной лодкой или же разведывательным самолётом? Вполне возможно, что где-то поблизости находится и британский военный корабль. Конечно, немцы не заинтересованы, чтобы мы вступили с ним в контакт. Впрочем, сами мы сделать этого не в состоянии, но его радар может обнаружить нас за десять-пятнадцать миль.
— Слишком много всяких «если», «возможно», «вероятно» и тому подобное, — решительно заявил Паттерсон с видом человека, принявшего решение. — Сколько человек имеется на этом судне, боцман, на которых вы можете положиться?
— Сколько... — Маккиннон замолчал и задумался. — Ну, нас трое и Нейсбай. И медицинский персонал. Это не значит, что у меня есть какие-то особые причины им доверять, — нет у меня и причин им не доверять, но нам известно, что они все были здесь, все до единого, когда Трент подвергся нападению. Так что их следует исключить.
— Двое врачей, шесть сестер, три санитара и нас четверо. Всего пятнадцать человек, — сказал Джемисон и улыбнулся. — Значит, всех остальных можно подозревать?
Боцман позволил себе улыбнуться в ответ.
— Трудно как-то представить себе таких мальчишек, как Джонс, Макгиган и Вейланд Дей опытными шпионами. Если их не считать, то в отношении прочих я поручиться не могу. По крайней мере, я бы им свою жизнь не доверил.
— А как в отношении команды «Аргоса»? — спросил Паттерсон. — Тех, кому удалось уцелеть? Или в отношении тех, кто стал нашими гостями волею обстоятельств?
— Я понимаю, что это странно, сэр, но кто может доказать, что здесь ничего подозрительного нет? Я просто никому не доверяю. — Боцман перевёл дух. — Или, может быть, я ошибаюсь, если думаю, что вы собираетесь обыскать все каюты и вещи всех, кто находится на судне.
— Нет, не ошибаетесь, боцман.
— При всем моем уважении к вам, сэр, мы в этом случае попросту потеряем время. Любой тип, если он так опытен как наш Невидимка, не станет разбрасывать всё вокруг или, по крайней мере, оставлять свои вещи там, где они могут ассоциироваться только с ним. На судне сотни мест, где можно устроить тайники, а нас с вами опытными ищейками не назовешь. С другой стороны, лучше делать это, чем не делать ничего. Только боюсь, мистер Паттерсон, мы с вами ничего не найдем. Абсолютно ничего.
Обыск ничего не дал. Были обысканы все жилые помещения, просмотрены каждый гардероб и каждый шкаф, каждая сумка и каждый вещевой мешок, каждый укромный уголок и каждая щель, а в итоге ничего. Довольно неловкая ситуация возникла, когда капитан Андрополус — кудрявый, темнобородый и явно несдержанный человек, которому выделили одну из пустующих кают, обычно предназначенных для выздоравливающих, — стал энергично возражать и даже физически мешать обыску в своей каюте.
Маккиннону, который не знал ни слова по-гречески и в результате оказался в безвыходном положении, ничего не оставалось, как приставить свой кольт к виску капитана, после чего тот, видимо, понял, что Маккиннон действует отнюдь не ради собственного удовольствия. Капитан стал оказывать содействие и даже сопровождал боцмана, приказав всей своей команде предъявить все свои вещи для досмотра.
Два сингальских повара на госпитальном камбузе оказались более чем профессионалами, а доктор Сингх, который, похоже, был знатоком в области вин, выкатил бутылку «Бордо», которую, по всей видимости, купил в каком-нибудь шикарном ресторане, но ни яствам, ни, что странно, вину в этот вечер за обедом не воздали должное. Атмосфера была безрадостной.
Чувствовалась какая-то скованность, даже страх. Одно дело, когда вам говорят, что на борту диверсант, другое, когда обыскивают и профессионально осматривают ваши вещи, как будто вы и есть тот самый диверсант. В особенности неуютно — скорее всего, это было проделано преднамеренно — чувствовали себя члены медицинского персонала. Принадлежащее им не обыскивали, хотя официально подозрения с них сняты не были. Вполне естественно, что при таких обстоятельствах возникло раздражение.
Паттерсон не доел, отодвинул в сторону тарелку и спросил, обращаясь к доктору Сингху:
— Лейтенант Ульбрихт уже проснулся?
— Не просто проснулся, — едва скрывая раздражение, бросил доктор Сингх. — Потрясающее восстановление сил. Хотел присоединиться к нам за обедом. Я, конечно, запретил. А зачем он нужен?
— Мы с боцманом хотели бы с ним переговорить.
— Я не вижу оснований, почему бы этого не сделать, — быстро ответил доктор Сингх. — Есть только две небольшие помехи. Там сейчас сестра Моррисон, Она только что отпустила обедать сестру Марию.
Он кивнул в дальний конец стола, где обедала светловолосая широкоскулая девушка. Кроме Стефана Пржинижевского она была единственной полькой на борту. Когда узнали, что её фамилия, Щаржинская, произносится так же трудно, как и фамилия Стефана, её стали называть просто сестрой Марией.
— Ну, это мы как-нибудь переживём, — сказал Паттерсон. — А вторая помеха?
— Капитан Боуэн. Так же как и лейтенант Ульбрихт, он с трудом переносит седативные препараты. Всё чаще и чаще приходит в сознание. В такие моменты он очень мрачно шутит. Кто-нибудь когда-либо видел, чтобы капитан Боуэн мрачно шутил?
Паттерсон встал.
— Если бы я был капитаном, мне было бы не до веселья. Пойдемте, боцман.
Когда они пришли, они увидели, что капитан не спит. Точнее, он не только не спал, но и находился в довольно раздражённом состоянии. Сестра Моррисон сидела на скамеечке рядом с его койкой. Она хотела была встать, но Паттерсон движением руки приказал ей оставаться на месте. На соседней койке сидел лейтенант Ульбрихт, закинувший правую руку за шею.
— Как вы себя чувствуете, капитан?
— Как я себя чувствую? — Очень быстро, в крепких выражениях Боуэн рассказал о своём состоянии. Он, наверное, воспользовался бы ещё более крепкими выражениями при описании своего состояния, если бы рядом с ним не сидела сестра Моррисон. Он закашлялся, прикрыв рот забинтованной рукой. — Все пошло к чёрту, прямо псу под хвост. Правда, старший механик?
— Пожалуй, да. Всё могло быть лучше.
— Хуже не бывает. — Язык у капитана стал заплетаться. Понять его можно было с трудом. Видимо, движение обожжённых губ причиняло большую боль, — Сестра мне всё рассказала. Даже компас разбил. Невидимка. Он всё ещё где-то здесь.
— Арчи! — Можно представить себе, в каком состоянии находился капитан, если впервые за всё время он, находясь в обществе других людей, обратился к боцману по имени. — Вы здесь?
— Да, сэр.
— Кто на вахте, боцман?
— Нейсбай, сэр.
— Хорошо. А как с Невидимкой?
— Он, видимо, не один, сэр. Я в этом уверен. Почему? Не знаю почему, но абсолютно в этом уверен.
— Вы никогда не говорили мне об этом, — заметил Паттерсон.
— Не говорил. Потому что до сего момента это не приходило мне в голову. И ещё об одном я как-то не задумывался. О капитане Андрополусе.
— Греческий капитан, — сказал Боуэн. — Так что с ним?
— Дело в том, сэр, что у нас, и вам это, наверное, известно, небольшие проблемы с управлением судном.
— Небольшие? Сестра Моррисон говорила мне совершенно иначе.
— Ладно, пускай, большие. Мы полагали, что капитан Андрополус сможет нам помочь, если мы сумеем установить с ним контакт. Но нам это не удалось. Возможно, нам не следует этого делать. Возможно, капитан, если мы покажем ему ваш секстант и дадим ему карту, этого будет вполне достаточно. Вся трудность заключается в том, что карта пострадала. Она вся пропитана кровью.
— Ну, это не проблема, — сказал Боуэн. — У нас всегда есть дубликаты. Копию найдёте в одном из ящиков стола в штурманской рубке.