— Конечно, не произойдет. — По голосу её чувствовалось, что она совсем в этом не уверена. Она хотела было что-то сказать, застыла в нерешительности, посмотрела вдоль палубы, а затем медленно подняла голову. Хотя лицо её было в тени, ему показалось, что оно всё в слезах.
— Я сегодня много чего о вас слышала.
— Да? Уверен, что не в мою пользу, хотя в наши дни нельзя верить каждому слову. И что же вы слышали, сестра?
— Я бы хотела, чтобы вы меня так не называли.
Раздражение, которое слышалось в её словах, было таким же непривычным, как и её уныние. Маккиннон вежливо приподнял брови.
— Не говорить «сестра»? Но вы же сестра?
— Но не в том смысле, в каком это слово звучит в ваших устах. Простите меня, вы произносите его так же, как и любое другое слово, но звучит оно, как в дешёвом американском фильме, где охотник каждую девушку называет «сестрой».
Боцман улыбнулся.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня хулиганом. Сестра Моррисон?
— Вам же известно моё имя?
— Да, известно. Знаю я также и то, что вы собирались что-то сказать, затем передумали, а теперь пытаетесь уйти от этого разговора.
— Нет. Да. Точнее, не совсем. Всё это трудно, а я не умею говорить о подобных вещах. Сегодня утром я слышала, как рассказывали о вашей семье. Это как раз было перед тем, как мы поднялись сюда. Простите, мне очень жаль.
— Джанет вам рассказала?
— Да.
— Но я из этого секрета не делаю.
— Они погибли от взрыва бомбы, которую сбросил немецкий лётчик. — Она долго смотрела на него, а затем покачала головой. — И вдруг появляется другой немецкий лётчик, вновь бомбит невинных людей, и вы первым встаете на его защиту.
— Не надо делать из меня героя или превращать в ангела, хотя я не уверен, что это комплимент. Что вы ждёте от меня? Чтобы я в ярости набросился на невинного человека?
— Вы? Не надо говорить чепухи. Может, я сморозила глупость и этого не стоило говорить, но вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я ведь слышала об унтер-офицере Маккинноне, награждённом медалью Британской империи, медалью «За выдающиеся заслуги» и бог знает ещё какими наградами, который лежал в госпитале на Мальте, когда узнал о том, что произошло с его семьёй. Итальянский бомбардировщик сбросил бомбу на вашу подводную лодку. Похоже, вражеские бомбардировщики так и липнут к вам.
— Джанет об этом неизвестно.
Сестра Моррисон улыбнулась.
— Мы с капитаном Боуэном почти друзья.
— Капитан Боуэн, — произнёс Маккиннон без всякой злобы, — старая сплетница.
— Капитан Боуэн — старая сплетница. Мистер Маккиннон — старая сплетница. И мистер Паттерсон. И мистер Джемисон. Все вы старые сплетницы.
— О боже! Это серьёзное обвинение, сестра. Простите. Маргарет.
— Старые сплетницы либо говорят чуть слышно, либо тихо шушукаются. Когда двое из них, трое, а то и все четверо шепчутся, сразу же чувствуется напряжение, какой-то страх... нет, это не совсем точное слово, лучше сказать — дурное предчувствие. Возникает вопрос: почему они шепчутся?
— Может быть, у них есть секреты?
— Я заслуживаю гораздо лучшего к себе отношения, чем это.
— У нас на борту диверсант.
— Я знаю это. И все это знают. И те, кто шепчутся, тоже это знают. — Она уставилась на него немигающим взглядом. — И всё же я заслуживаю лучшего к себе отношения. Вы не доверяете мне?
— Доверяю. За нами идет охота. У кого-то на борту «Сан-Андреаса» есть радиопередатчик, который постоянно посылает сигнал. Люфтваффе и немецкие подводные лодки точно знают, где мы находимся. Кто-то выслеживает нас. Кто-то хочет захватить «Сан-Андреас».
Она долго смотрела ему в глаза, как бы пытаясь найти ответ на вопрос, который сама была не в состоянии сформулировать.
Маккиннон покачал головой и сказал:
— К сожалению, это всё, что мне известно. Вы должны верить мне.
— Я вам верю. Кто мог бы посылать этот сигнал?
— Это может быть кто угодно. Я полагаю, что это кто-то из членов нашей команды. А может, и человек с «Аргоса». Может быть, кто-то из больных, которых мы взяли в Мурманске. Но кто точно, мне неизвестно.
— А зачем мы им нужны?
— Если б я это знал, я смог бы найти ответ на многие вопросы. К сожалению, понятия не имею.
— Как они могут, нас захватить?
— С помощью подводной лодки. Другого способа нет. Надводных кораблей у них здесь нет, а авиация отпадает. Остаётся только молиться. Молиться, чтобы снег не прекращался. За снежной завесой нас не видно. Это наша единственная надежда. Остается молиться, как говорили в старину, чтобы судьба не покинула нас.
— А если нас все таки...?
— Значит, такова судьба.
— Вы что же, не собираетесь ничего делать? — Она, казалось, не верила своим глазам. — Вы даже не попытаетесь что-то сделать?
Ещё несколько часов назад Маккиннон принял решение о том, что он будет делать, но время и место для раскрытия его планов ещё не настало.
— Что, чёрт побери, я должен, по вашему мнению, делать? Послать их на дно залпом из черствого хлеба и гнилой картошки? Вы, кажется, забыли о том, что это госпитальное судно, на котором только больные, раненые и гражданские лица.
— Наверняка что-то сделать вы в состоянии. — В её голосе послышались странные нотки, чуть ли не нотки отчаяния. Она с горечью продолжала:
— Неоднократно награждённый унтер-офицер Маккиннон.
— Неоднократно награждённый унтер-офицер Маккиннон, — тихо произнёс он, — постарается выжить, чтобы в один прекрасный день вступить с ними в борьбу.
— Боритесь с ними сейчас, — с надрывом в голосе, произнесла она. — Боритесь! Боритесь! Боритесь!
Она закрыла лицо руками.
Маккиннон обнял её за сотрясающиеся от рыданий плечи и с удивлением посмотрел на неё. Он чувствовал себя в полной растерянности, так как не знал, как реагировать на её странное поведение. Он тщетно пытался найти слова утешения. Повторяющиеся фразы, типа «ну ладно, ладно, будет», казалось, тоже не к месту, и, в конце концов, он удовольствовался тем, что произнёс:
— Я сперва отправлю Трента наверх, а затем спущусь с вами вниз.
Когда наконец они спустились вниз, после довольно мучительного путешествия между надстройкой и госпиталем — им пришлось идти против штормового ветра и усиливающейся бури, — он провёл её в небольшую комнату отдыха и отправился на поиски Джанет Магнуссон. Когда он разыскал её, он сказал:
— Лучше бы вы сходили к вашей подруге, Мэгги. Она ужасно расстроена.
Он поднял руку. — Нет, Джанет, клянусь — я не виновен. Это не я её расстроил.
— Но вы были с ней, когда она расстроилась? — обвиняющим тоном произнесла девушка.
— Она разочаровалась во мне, вот и всё.
— Разочаровалась?
— Она хотела, чтобы я совершил самоубийство. У меня же была другая точка зрения.
Джанет постучала себя по лбу.
— Один из вас точно тронулся. Лично я не сомневаюсь, кто именно.
Маккиннон уселся на скамейку у обеденного стола, а девушка отправилась в комнату отдыха. Она объявилась вновь минут пять спустя и уселась напротив него. Выглядела она встревожённой.
— Простите, Арчи. Вы действительно невиновны. И никто из вас не чокнулся. У неё просто амбивалентные чувства по отношению к немцам.
— Амби... какие?
— Короче, смешанные. То, что у неё мать немка, не помогает. У неё тяжёлый душевный кризис. Очень тяжёлый. У вас тоже, но вы совершенно другой.
— Конечно, другой. Я же не способен на тёплые, человеческие чувства.
— О боже, успокойтесь. Вы не знали... Вообще-то, я, наверное, одна это знаю. Примерно пять месяцев назад она потеряла своего единственного брата и своего жениха. Оба были сбиты над Гамбургом. Причём в разное время, в разных эскадрильях, с разрывом в несколько недель.
— Господи Иисусе! — Маккиннон медленно покачал головой и несколько минут молчал. — Бедняжка. Это многое объясняет. — Он встал, подошёл к шкафчику с личными запасами доктора Сингха и вернулся со стаканом. — Сила воли легендарного Маккиннона. И вы, Джанет, были с Мэгги, когда это случилось?