– Может быть, – соглашается унылый сэр Конси, сжав челюсти.
– В таком случае я прошу вас принести мне извинения, – завожусь я.
Я больше не могу сдерживаться.
– Это вряд ли произойдет, – усмехается молодой наглец.
– Я уверен в обратном, – отвечаю. – Остановите вашу тачку, и мы поговорим.
– Думаете, напугали меня? – спрашивает он.
– Пока нет, но это не за горами
Вместо того чтобы остановиться, он вжимает педаль газа в пол. Тогда Сан-А начинает играть в Тарзана.
Ударом каблука по щиколотке я заставляю его снять ногу с акселератора. Легкий ударчик ребром ладони по шее, и, пока он пытается вдохнуть, я хватаю руль и торможу.
«Спренетт» останавливается посреди дороги. Я наклоняюсь к Конси, открываю дверцу и вышвыриваю его из машины.
Затем я вылезаю из нее сам и подхожу к нему как раз в тот момент, когда он поднимается.
– Итак, ваши извинения? Вы берете свои слова назад?
Его глаза налиты кровью.
– Ничего я не беру. Я думаю, что вы разыграли эту сцену, чтобы сблизиться с Синтией. Я заметил, как накануне вы бродили вокруг Стингинес Кастла. Вы высматривали ее. Может быть, вы познакомились с ней, когда она жила на Лазурном берегу, и теперь преследуете. Вы мерзкий французишка, худший охотник за юбками, чем кобель...
Я бы с удовольствием ему заметил, что собакам нет резона охотиться на предметы женской одежды, но моя ярость слишком велика. Я больше не могу говорить. Все, что я сейчас могу, это колотить. Так я и поступаю. Вот только и месье брал уроки бокса не на заочных курсах. Он блистательно уклоняется от моего удара левой и отвечает ударом правой. Я получаю в физиономию его каменный кулачок, от которого в глазах у меня начинается извержение вулкана. Этот малыш не такой уж хлюпик, как я предполагал. Приезд Синтии на ее «триумфе» придает мне сил. Она кричит и умоляет нас остановиться, но это все равно что читать Bерлена двум сцепившимся псам.
Поскольку Конси лупит меня правой, я пригибаюсь и отвешиваю ему прямой в пузо. Он падает, встает, как будто сделан из резины, и начинает новую атаку, которую я отражаю с большим трудом. Не знаю, в Оксфорде или Кембридже он учился драться (мне на это вообще наплевать), но малый имеет все шансы стать отличным профессиональным боксером.
Мне становится неприятно, что меня может нокаутировать шотландец, да еще на глазах у красотки, неравнодушной ко мне. Соберись, Сан-А, ты сражаешься за Францию!
Я сжимаю зубы и выдерживаю его натиск. Нужно заставить его поверить, что я выдохся, что он побеждает и ему осталось нанести всего один удар, чтобы отрубить меня. Конси теряет бдительность и раскрывается. Я вижу перед носом его печень, незащищенную, как канатоходец на проволоке над Ниагарой. Давай, Сан-А! Хороший удар! Ну!
И это происходит.
Конси получает мой кулак как раз в то место, что нужно, и издает звук трамвая, тормозящего на крутом спуске. Он падает. К счастью (для меня), падает он вперед, что позволяет мне встретить его великолепным ударом по бровям. Они разлетаются, как пуговицы ширинки месье, подсматривающего за переодевающейся дамой.
И вот сэр Конси лежит на гудроне, раскинув руки крестом, в полном нокауте, с глазами, заплывшими чернотой.
– Это ужасно! – рыдает Синтия, склонясь над ним. Она достает свой платочек и начинает вытирать его кровь, затем достает из кармашка дверцы тачки своего жениха бутылек виски и дает ему попить.
– Мне очень жаль, Синтия, – говорю, – но этот парень умирал от ревности и жестоко оскорбил меня.
– Вы грубое животное! Я вас ненавижу!
Вот так фокус!
Конси приходит в себя и худо-бедно поднимается, массируя живот.
– Дорогой, – воркует Синтия, – вы не можете показаться у нас на вечере в таком виде. Возвращайтесь к себе, я позвоню вам позже.
Он молча кивает в знак согласия и, пошатываясь, идет к своей машине. Когда он исчезает, Синтия поворачивается ко мне.
– Простите, что накричала на вас, но это была маленькая хитрость, чтобы успокоить его ревность. Здорово вы его отделали, – шутливо добавляет она.
Не хочу вас обманывать, друзья, но сдается мне, эта девушка довольна трепкой, которую я задал ее женишку. Все бабы такие: в присутствии благоверного сюсюкают с ним, но готовы отдать все на свете, чтобы сделать вам приятное, если вы разбили ему нос.
– И это вас совсем не огорчает?
Она становится серьезной.
– Тони, вы уже поняли, что я не выношу этого парня.
– Но он же ваш жених!
– Потому что так решила тетя Дафна. Все дело в его больших деньгах. В Шотландии этот вопрос еще более важен, чем где бы то ни было.
– Но, черт побери, вы ведь совершеннолетняя! Если этот тип вам не нравится...
– Не нравится, и еще как. Поверьте, я без конца откладываю эту свадьбу, но моя тетка упрямая женщина, а я ей обязана всем. У меня нет денег и...
Понятно. Прекрасная Синтия не хочет лишиться наследства.
– Бедненькая моя, – шепчу я.
Тогда она прижимается ко мне, дрожа, как тростинка под вечерним бризом (не пугайтесь, это минута поэзии), и мне остается только пересчитать языком ее зубки. Их ровно тридцать два. Не каждый может этим похвастаться.
– Приходите после ужина в мою комнату, – предлагаю я.
– О, Тони, – возмущается нежная девочка. Ее возмущение туфта. Что-то в ее голосе говорит мне «да».
В жизни, сразу после женщин и детей, всегда надо спасать приличия,
– Мы поговорим, – спешу добавить я.
Глава 9
В безупречно белой куртке, с черной «бабочкой», в черных брюках и белых перчатках Берю просто великолепен.
Я особо настоял, чтобы он побрился. Он пригладил волосы. В общем, гравюра из журнала бычьей моды! Просто невероятно, как ему идет униформа. Роль лакея ему вдруг начала нравиться, и он с довольным видом вертится перед зеркалом.
Я в последний раз повторяю ему его обязанности.
– Ты все понял, Толстяк? Сначала дамам. И слева!
– Понял. Ты что, считаешь меня полным дураком?
Я воздерживаюсь от утвердительного ответа и продолжаю:
– Когда будешь наливать спиртное, будь внимателен, это не для тебя.
– Понял: полстаканчика... Ты это уже говорил! – протестует Мамонт.
Он приглаживает волосы в ушах и укладывает их в ушные раковины.
– Если бы меня увидела Берта, она бы замерла от восторга! – И вдруг: – Кстати, Сан-А, я должен тебе кое-что сказать. Пока ты осматривал завод, делающий виски, я обыскал замок.
Его морда честного человека приобретает таинственное выражение.
– И заметил нечто странное, показавшееся мне подозрительным.
– Что же?
– Представь себе, что Яйцелюб подкатил вагонетку старухи к одной комнате в самой глубине главного коридора.
– Ну и что?
– Погоди. Обычно, если ты заметил, когда он ее куда катит, то остается с ней. А тут наоборот. Старуха достала ключ, открыла дверь, въехала, а любитель своих бубенцов отвалил. Бабка на колесиках закрылась на ключ и сама покатила свою карету к министерскому бюро.
– Откуда ты знаешь?
Толстяк расплывается в улыбке.
– Зачем нужны лакеи, если не заглядывать в замочные скважины?
– Потом?
– Не знаю, чего она там делала. Она достала железную шкатулку и стала в ней рыться...
Он замолкает, отработанным до автоматизма движением вырывает из носа волос и рассматривает его при свете лампы.
– Хорошая добыча, – оцениваю я. – Не меньше 6 сантиметров.
– Дарю его тебе, – объявляет Берю, бросая свой волос на мою подушку. – Так о чем я? Ах, да... Закончив, мадам баронесса, опятьтаки в кресле, подъехала к шкафу-картотеке, опустила его крышку и положила туда шкатулку.