– Значит, это тебя все-таки интересует? – усмехается он. – Так вот, представь себе, что маленький толстяк, руководящий их винокурней...
– Мак-Орниш?
– Ну! Он при пушке.
– Не может быть!
– Я ее видел и потрогал, когда вытирал крем с его селедки. Тоже большой калибр. Наверное, они их тут коллекционируют!
Я сажусь на постель. У Синтии в сумочке был пистолет девятого калибра, старуха Дафна, хотя калека, запирается, чтобы поработать с таинственной шкатулкой. Сэр Конси-младший пытается набить мне морду, а директор завода, выпускающего виски, садится за стол с пушкой. Странные люди, верно?
– Это еще не все! – продолжает Громогласный.
– Может, ты мне скажешь, что у парализованной. старухи в трусах спрятан автомат?
– Нет, а вот любитель собственных бубенцов очень способный механик.
– Объясни.
Мамонт подмигивает, берет меня за руку, ведет к кровати с колоннами и делает знак встать на стул. Я, под впечатлением от его настойчивости, подчиняюсь.
– Надо всегда остерегаться кроватей с балахонами, – наставительно заявляет он.
– Почему? – спрашиваю я, даже не исправляя его очередной безграмотный ляп.
– Подними край паланкина.
Я поднимаю край балдахина и вижу завернутый в носок Берюрье похожий на фрукт предмет, прицепленный под тканью. Преодолев отвращение, я снимаю носок, что само по себе незаурядный подвиг... Фрукт оказывается микрофоном.
– Провод идет через весь паланкин уходит в стенку, – объясняет мне Толстяк. – Кажется, к нам прислушиваются, а?
– Похоже на то.
Я слезаю со стула.
– Почему ты решил, что его установил Мейбюрн?
– Потому что видел днем, как он вошел в соседнюю комнату со штукой, похожей на проигрыватель, и большим мотком провода. Тогда я не обратил на это внимания, но сейчас, после этого издевательства... Я скрутил спиннинг в твоей комнате, потому что она больше моей.
– Что у тебя за идеи!
– Завтра утром, старина, я собрался на рыбалку... Так что тренируюсь. Я целюсь в лилию на балдахине, цепляю ее крючком, подтягиваю, подхожу снять крючок, поздравляя себя, и обнаруживаю это. Нас засекли, парень. Если хочешь мой совет: надо действовать быстро и смотреть в оба.
Я соглашаюсь.
Несмотря на своеобразную манеру прислуживать за столом, инспектор Берюрье хорошо поработал как полицейский.
– Слушай, – решаю я, – иди спать. Ко мне должны прийти.
– Блондинка?
– Ты попал в точку. Так что освободи поле для маневра.
Он вздыхает:
– Я думаю о хозяйке гостиницы, Сан-А. Ее худоба давала мне отдохнуть от моей Берты, которая немного тяжеловата. Но теперь мне кажется, что я слишком идеализировал ее и трахнул корпус часов.
Он вытаскивает из кармана вторую бутылку «Мак-Геррела».
– Знаешь, что я подумал, – говорит он. – Эта штука, конечно, не сравнится с мюскаде, но с ней не надо обогревателя. Ладно, чао. Желаю хорошо повеселиться.
Я остаюсь один совсем ненадолго. Через пять минут в дверь начинают скрестись. Я открываю дверь и вижу Синтию в прозрачном пеньюаре, от которого захватывает дух. Такую красотку кто угодно возьмет с закрытыми глазами и с распростертыми объятиями, забыв даже спросить гарантийный талон.
– Брр, какой холод в этих коридорах, – говорит она и бежит в мою постель.
Она без церемоний забирается под одеяло и смотрит на меня, веселясь от моего ошеломленного вида.
Мы не разговариваем. Чего тут говорить? Немое кино более выразительно. Для начала я показываю ей документальный фильм «Гадюка в зарослях», потом перехожу к полнометражной ленте...
Идет уже четвертая часть, как вдруг Синтия издает приглушенный крик. Я прерываю сеанс и оборачиваюсь, что весьма непросто сделать, если выполняешь деликатную работу киномеханика. И угадайте, что я вижу? Слабо? Привидение!
Вы правильно прочли: привидение.
Оно закутано в белый саван и движется по комнате. На месте головы горит зеленоватый огонек. Оно продвигается шагом канатоходца, приближаясь к нашей кровати. Синтия закричала бы от ужаса, если бы я инстинктивно не зажал ей рот ладонью. Главное, чтобы не было скандала!
Я люблю сверхъестественное – оно добавляет жизни остроты, но мне не нравится, когда оно срывает мне ралли на траходроме.
Призрак подходит еще ближе и вдруг спотыкается о стул. Зеленоватое пятно света качается, падает на пол, а привидение принимается вопить:
– Ой, твою мать! Я сломал палец на ноге.
Я включаю свет. Берю пытается выбраться из простыни, которой обернулся. У его ушибленной ноги лежит маленький электрический фонарик с зеленой лампой, который он держал (чуть не сказал – в зубах) в губах.
Разъяренный, я вскакиваю с кровати в костюме Адама и хватаю его за саван.
– Мерзавец! Шут! Кретин! Идиот! Дебил от рождения! Позор рода людского! – перечисляю я выражения, которые, по моему мнению, подходят к нему лучше всего.
Он хнычет:
– Да чего ты! Пошутить, что ли, нельзя? Это французский юмор!
Мощным ударом ноги пониже спины я вышвыриваю его из комнаты. Он возвращается к себе, бормоча извинения и подвывая.
– У вас очень удивительный слуга! – обиженно замечает Синтия.
Я достаю мою палочку-выручалочку для экстренных случаев и начинаю ей врать. Берю, мол, мой однополчанин, он спас мне жизнь, и я взял его на службу... Но вот беда, он пьет. Я много раз пытался его уволить, но он приходит в такое отчаяние, что... Короче, мы возобновляем прерванный сеанс.
Синтии фильм нравится. Она кричит «бис», и я спешу перемотать ленту для повторного показа. И тут я улавливаю позади себя шорох. Спокойно протягиваю руку к выключателю, нажимаю на кнопку: ноль, нет тока.
– Что там? – шепчет моя очаровательная партнерша. – Опять он?
– Да.
Я соскакиваю с кровати. Комната пуста. Неужели в этот раз был настоящий призрак? Я бегу в комнату Толстяка. Тот храпит с ревом подвесного мотора. Я его трясу. Он издает протяжное бульканье и поднимает свои лягушачьи веки.
– Чего тебе? – ворчит Жирдяй.
– Опять ты являешься в виде призрака?
– Ты чЕ, чокнулся? Я отсюда не выходил. Ты меня так отлаял...
Я возвращаюсь в комнату. В ней ярко горит свет. Чья-то таинственная рука включила ток.
– Наверное, вы ошиблись, – говорит прекрасная Синтия.
Ее золотые волосы образуют нимб вокруг головы.
– Возможно, – соглашаюсь я.
– Я думаю, мне лучше вернуться к себе, – говорит она, вдруг занервничав. Если тетя Дафна узнает, что...
Она смеется, чмокает меня на прощание в щеку и убегает.
После ее ухода я обалдевшим взглядом смотрю по сторонам.
Что-то заставляет меня насторожиться. Не знаю, что именно. Потом нахожу: мой пиджак, который я аккуратно повесил на спинку стула, валяется на полу. Я поднимаю его, ощупываю... Тысяча проклятий! Исчезли мое удостоверение и найденный в сумочке Синтии пистолет, который я оставил себе.
Теперь я точно погорел. Так погорел, что в сравнении со мной Жанна д'Арк выглядит замороженной.
Действовать надо очень быстро.
Смотрю на часы: час десять.
Я одеваюсь, но не в синий костюм, а в серый, сочетающийся с цветом стен, и, заблокировав дверь спинкой кресла, подхожу к окну. В шести метрах ниже газон.
Спрыгнуть я могу, а вот влезть обратно... Ну и черт с ним, закончу ночь на улице. Я становлюсь на подоконник и – ух! – прыгаю. Посадка проходит нормально. Крадучись, огибаю здание, где стоят машины. В Стингинес Кастле погашены все огни. Я толкаю мою «бентли» до уклона, потом прыгаю в нее и качу метров пятьсот, не включая двигателя.
Курс на Майбексайд-Ишикен!
Глава 10
Я оставляю мой катафалк в тупике, ведущем к заводу, где гонят виски, и иду к воротам. Здесь меня ждет первое разочарование: со мной нет моей отмычки. Она осталась в моем доме в Сен-Клу, поскольку я не счел необходимым брать ее с собой в отпуск на Дордонь. Замок же на этих треклятых воротах чертовски сложный. Браться за него с моей пилкой для ногтей все равно что пытаться вычерпать озеро Бурже чайной ложкой. Остается только перелезть через ворота. Второе разочарование: их верхушка украшена острыми пиками, направленными наружу. Тем не менее я предпринимаю две попытки, оказавшиеся безрезультатными. Но неужели я позволю таким мелочам остановить меня? Ни фига!