— Я думаю!
— Придется потерпеть… Милейший наш приятель Педро разделяет мое мнение о прелестях культуры и предпочитает поменьше сталкиваться с нею.
— Сочувствую ему от всей души… Если такая мостовая считается здесь показателем культуры, я тоже предпочел бы обосноваться где-нибудь в предместье.
— Он так и сделал…
— Но вы забыли об одном, дружище!.. Кто этот неведомый мне Педро? Изобретатель противоядия против укусов черных скорпионов? Ясновидящий, могущий указать, где мы найдем участников для нашего похода?..
— Ни то и ни другое… Он — просто здравомыслящий и милый человек.
— И только?
— А этого вам мало?
— Родриго, я не шучу и спрашиваю вас серьезно…
— Простите, — я не понял. Сказанного обратно не беру, но с чистой совестью могу прибавить, что это — мой постоянный спутник в скитаниях по здешним дебрям. Вы удовлетворены, надеюсь?
— Еще бы. Теперь нас будет трое, а тридцать недостающих человек — ведь это пустяки!..
— Конечно! — невозмутимо согласился Суарес и приказал извозчику свернуть в какой-то переулок.
Толчки и грохот мгновенно прекратились. Колеса глубоко вошли в песчаный грунт, и экипаж наш шагом потащился между двумя рядами приземистых построек. Добравшись до угла, мы снова повернули и, наконец, остановились подле таких же решетчатых ворот, как у строителя биплана.
— Приехали… Сходите!
Родриго расплатился и потянулся к молотку.
В глубине «патио» я снова различил журчание фонтана и металлический звон струн, но, твердо помня о моей утренней ошибке, решил не разочаровываться больше.
Опять пропеллер… Помешались они на аэронавтике. Психоз какой-то, да и только!..
Но не успел еще мой спутник постучаться, как из-за решетки ясно послышались бравурные аккорды, а на секунду позже — и соответствующие им слова:
— Однако! — воскликнул я, расхохотавшись, — у вашего приятеля очаровательный контральто…
Но Суарес нашелся.
— Я полагал, вас интересует Педро, а не состав его семьи! — и, взявшись за «альдабе», он несколько раз ударил им в замок решетки.
Пение сразу оборвалось, и в светлом полукруге, образуемом нишей ворот, вырисовалась женская фигура. Два-три мгновения она стояла неподвижно, должно быть, всматриваясь в нас. Затем вдруг рассмеялась и подбежала к воротам.
Перед глазами у меня мелькнули тонкие пальчики, опустившиеся на засовы, и смуглое личико девушки, лет восемнадцати, не больше, окруженное крупными локонами черных, как смоль, волос….
— Сеньор Родриго! — услышал я ее вибрирующий, гибкий голос. — Вот уж мы вас не ожидали!.. Батюшка еще сегодня говорил, что вы собирались уехать в Парагвай…
— Нет, нет, Аннита!.. Я никуда не уезжаю.
— Не верьте ему, сеньорита — уезжает! — вмешался я, заражаясь веселым настроением их обоих.
— Куда же, caballero? — обдала меня девушка горячим взглядом своих огромных глаз.
— За золотом, в какую-то трущобу, обнесенную индейцами запретной чертой…
Аннита звонко рассмеялась.
— Я уже слышала об этом… И снова вам скажу, Родриго, что ваша затея не удастся…
По-видимому, акции Суареса здесь были не в цене. Но он этим нимало не смутился.
— Как знать!.. Ваш батюшка не из трусливого десятка.
— Возможно… Но дочь его труслива.
— Не заметно. Вы так непринужденно говорите с молодым и совершенно вам незнакомым caballero, что я…
— Что вы бы лучше помолчали и приберегли свое красноречие для более расположенных к нему людей.
— Я так и сделаю… Отец ваш дома?
— К сожалению — да. Но предупреждаю вас, Родриго: пока мой голос что-либо значит для него, он ни за что не согласится.
— Предположим… Но разрешите нам войти, — я не люблю разговаривать на солнцепеке.
Калитка распахнулась и, сопровождаемые очаровательной хозяйкой, мы очутились в «патио», заполненном цветочными клумбами и группами деревьев.
— Я вас не поздравляю, — злорадно шепнул я Суаресу. — Гудение пропеллера было гораздо легче заглушить, чем голос сеньориты. Придется нам отправиться вдвоем…
— Посмотрим, — «цыплят по осени считают»… А вот и Педро!
К нам подходил загорелый до черноты старик, высокий и худой, как щепка. Но в каждом его жесте чувствовалась такая уверенность и сила, что я не без опасения пожал протянутую им мне руку.
4