— Воображаю, каким уродом я выгляжу теперь?
Я сразу не нашелся, что ответить, и этим временем воспользовался Педро для громоподобного возгласа:
— А вот и мы, сеньор Родриго!..
Точно кто-либо сомневался в этом!..
Но Суарес расцвел и с явной лестью — вот уж не ожидал! — почти пропел:
— Вы точны, как хронометр…
Они облобызались.
— А вот и недостающий вам тридцатый парень, — заметил поганый старикашка. — Как раз под этот ящик с динамитом!
Я посмотрел по указанному направлению и только тут увидел новую личность, явившуюся вместе с ними. Это уже был несомненно краснокожий и, притом, не из лучшего их сорта. Ростом пониже среднего, неповоротливый, с каким-то каменным лицом, на мой взгляд, абсолютно непригодным для передачи самого примитивного движения души…
Одет он был в черный, побуревший от времени сюртук и, вероятно, полагал, что остальные принадлежности его костюма имеют только второстепенное значение. По крайней мере, непосредственно из этого грязного мешка торчали голые ноги незнакомца и, в сочетании с сюртуком, сообщали всей его внешности вид, может быть, и экзотический, но чрезвычайно гнусный.
Снисходительный обыкновенно Суарес и тот немного растерялся…
— Индеец!.. — воскликнул он. — Вы предлагаете мне взять индейца?
— А почему бы нет? Этот из племени Сан-Блас.
— Тем более!.. Ведь вы же знаете, мой друг…
— Позвольте мне окончить! Его оттуда выгнали лет пять тому назад. За что, — он мне не говорил, но полагаю, — не за пустяшную вину, — иначе бы ему позволили вернуться… А так он уж сколько времени торгует глиняной посудой и никого из своих соплеменников не видит. Оно-то и лучше для него, — бедняга готов их всех на клочья разорвать… Терпеть не может! От одного имени «Сан-Блас», точно собака, зубы скалит.
Родриго встрепенулся…
— Это меняет дело. Я не подозревал за ним таких достоинств.
— Но я их знал и предложил ему воспользоваться случаем, чтоб посчитаться со своими. И сам он удовольствие получит, и нам будет полезен…
— Прекрасно сделали, мой друг!
— Вы, значит, принимаете его в отряд?
— Еще бы!..
По-моему, протеже сеньора Педро все время прислушивался к разговору. Но по одеревенелым чертам его лица не было никакой возможности определить, основательны мои подозрения или же нет. Во всяком случае, даже в последнюю минуту, когда в положительном смысле разрешился вопрос о его участии в походе, индеец продолжал стоять, как мексиканский истукан, не дрогнув, не шелохнувшись…
Отец Анниты обменялся еще несколькими словами с Суаресом и, подойдя к изгнаннику, что-то сказал ему на непонятном языке.
Тот даже не взглянул на старика, нагнулся, поднял ящик с динамитом, взвалил его на плечи и, не спеша, направился к воротам…
— Ну, вот и кончено! — с довольной улыбкой произнес Родриго. — Скажите, Мигуэль, какого вы мнения о наших людях?
— Такого, что ни с одним из них не пожелал бы встретиться в ночную пору.
— Вы совершенно правы…
— Это мне нравится!.. Так как же вы тогда решились отдать им в лапы и вашу собственную, и наши жизни?
— А очень просто! С такими мерзавцами, как эти господа, нужна особенная тактика, которую я, кажется, недурно изучил. Обнаружьте перед ними свое недоверие, боязнь — как вам угодно называйте — и вы погибли, могу вам поручиться. А так они воображают, что я считаю их за истых caballeros и, ради этой иллюзии, мне ни за что в мире не изменят. Dixi!..
VI
Тридцать четыре белых и один индеец
Должен сознаться, что теория, с великолепным апломбом высказанная Суаресом, не слишком успокоительно подействовала на меня. Отрицать некоторую обоснованность ее я, разумеется, не мог и, если бы дело шло о теоретическом разрешении столь же теоретически интересующего нас вопроса, то можно было бы вполне удовлетвориться безапелляционным выводом Родриго…
Но, к сожалению, та или иная точка зрения по данному вопросу могла иметь решающее значение для всех участников похода, и потому гипотеза, высказанная «тропическим скитальцем», казалась мне преувеличенно простой, простой до явного абсурда!
Впрочем, народный опыт, пришедший к выводу, что утро гораздо удобнее для размышлений, чем вечер после богатого впечатлениями дня, дал мне возможность воздержаться от протестов, хотя и не изменил моего взгляда на степень правоты Родриго…
Спать я улегся в самом минорном настроении духа и, встав на рассвете, убедился, что оно проснулось со мной вместе. Но делать было нечего, — все мои спутники уже оделись и, наскоро напившись кофе, мы вышли из усадьбы…