Внезапно накатила новая, еще более сокрушительная волна криков и угроз. Причиной тому было появление взвода из двадцати пяти гусаров: с мушкетонами у бедра они быстро проскакали по свободному проходу, оставленному между двойной цепью французских солдат от архиепископства до собора святой Клары. Этот взвод под командой адъютанта Вильнёва, спокойного, бесстрастного, проехал одной из маленьких улочек, огибавших собор, и остановился у задних дверей ризницы.
В это время как раз било десять часов и настала минута затишья, о которой мы говорили.
Вильнёв спешился.
— Друзья мои, — сказал он гусарам, — если в десять тридцать пять я не вернусь и если чудо не совершится, входите в ризницу, невзирая на протесты, угрозы и даже сопротивление, которое вам могут оказать.
Дружное «Да, командир!» было ему ответом.
Вильнёв прошел прямо в ризницу, где собрались все каноники, кроме того, кто подставлял лобызаниям верующих сосуд с кровью; каноники, полные решимости не дать чуду совершиться, в эту минуту как раз ободряли и укрепляли друг друга в своем намерении.
При виде Вильнёва присутствующими овладело замешательство. Однако видя, что перед ними молодой человек, очевидно, из хорошего рода, с лицом добрым и скорее меланхолическим, чем строгим, и что вошел он с улыбкой, они успокоились и даже собрались потребовать у него отчета в столь неподобающем поступке, но тут он сам обратился к ним:
— Дорогие братья, я к вам пришел по поручению генерала.
— С какой целью? — спросил глава капитула голосом довольно твердым.
— Чтобы помочь чуду совершиться, — ответил адъютант.
Каноники протестующе затрясли головами.
— О-о! Вы боитесь, по-видимому, что чуда не произойдет?
— Не скроем от вас, — отвечал глава капитула, — что святой Януарий к этому не склонен.
— Что ж! — сказал Вильнёв. — Я пришел сообщить вам одну вещь, которая, быть может, изменит расположение духа святого.
— Сомневаемся в этом, — ответил хор голосов. Тогда Вильнёв, все еще улыбаясь, приблизился к столу и левой рукой вытащил из кармана пять свертков по сто луидоров каждый, тогда как правой вынул из-за пояса два пистолета; затем, достав часы и положив их между золотом и оружием, произнес:
— Здесь пятьсот луидоров, предназначенных уважаемому капитулу святого Януария, если ровно в десять часов тридцать минут чудо совершится; вы видите, сейчас десять часов четырнадцать минут; итак, у вас остается еще шестнадцать минут на размышление.
— А если чуда не будет? — чуть насмешливым тоном спросил глава капитула.
— А! Ну если так, тогда другое дело, — произнес адъютант спокойно, но уже без улыбки. — Если в десять тридцать чуда не совершится, я перестреляю вас всех от первого до последнего.
Каноники засуетились было, пытаясь скрыться, но Вильнёв, взяв в каждую руку по пистолету, произнес:
— Ни один из вас не шевельнется, за исключением того, кто выйдет отсюда, чтобы совершить чудо.
— Это сделаю я, — сказал глава капитула.
— В десять часов тридцать минут точно, — приказал Вильнёв, — ни минутой раньше и ни минутой позже.
Глава капитула отвесил почтительный поклон и вышел, согнувшись чуть не до земли.
Было десять часов двадцать минут. Вильнёв бросил взгляд на часы.
— У вас имеется еще десять минут, — сказал он. Потом, помолчав и не отрывая глаз от циферблата, продолжал с убийственным хладнокровием:
— У святого Януария остается только пять минут! У святого Януария остается только три минуты! У святого Януария остается только две минуты!
Невозможно представить себе смятение, охватившее всех молящихся: беспрестанно нарастая, оно вылилось в гул, напоминающий рев моря в соединении с грозовыми раскатами, когда часы пробили половину одиннадцатого.
Воцарилась мертвая тишина.
В этой тишине было слышно, как вибрировал последний затихающий звук, и вот, в ту минуту, когда ропот, крики и угрозы готовы были возобновиться, вдруг раздался громкий, ясный голос — то каноник, подняв сосуд с кровью высоко над головой, возгласил:
— Чудо свершилось!
В тот же миг ропот, крики и угрозы смолкли как по волшебству. Все упали на колени и склонились лбом до земли, восклицая: «Слава святому Януарию!» А Микеле, выскочив из собора и став на паперти, закричал, размахивая знаменем:
— Il miracolo e fatto! 18
Люди на площади упали на колени.
Все колокола Неаполя, начав великолепным оглушительным ансамблем, продолжали трезвонить в полную силу.
Как сказал Шампионне, он знал молитву, на которую святой Януарий не преминет откликнуться.
И в самом деле, как мы видели, святой не остался к ней глух.
Ликующие артиллерийские залпы, раздавшиеся из четырех крепостей, возвестили Неаполю, что святой Януарий высказался в пользу французов.
XCIX. ПАРТЕНОПЕЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА
Едва Шампионне услышал звон колоколов, слившийся с орудийными залпами четырех крепостей, как тотчас понял, что чудо свершилось, и выступил из Каподимонте, чтобы торжественно въехать в Неаполь.
Он ехал через весь город, сначала по улице Кристаллини, потом по площади Пинье, площади Санто Спирито, Меркателло среди бурной радости и тысячекратно повторяемых криков: «Да здравствуют французы!», «Да здравствует Французская республика!», «Да здравствует Партенопейская республика!» Вся эта чернь, которая три дня подряд сражалась против Шампионне, убивала, увечила, сжигала его солдат и всего лишь час тому назад готовилась опять жечь, увечить и убивать, в одну минуту была укрощена чудом святого Януария; с того мгновения, как святой взял сторону французов, у всех этих людей не находилось более никаких причин выступать против них,
— Святой Януарий лучше нас знает, как ему поступить, — говорили они. — Последуем же за святым Януарием!
Со стороны mezzo ceto и знати, кого вторжение французов избавило от бурбонской тирании, радости и энтузиазма было не меньше. Все окна украсились трехцветными французскими и трехцветными неаполитанскими флагами, которые, развеваясь, смешивали свои цвета. Тысячи молодых женщин, высовываясь из окон, размахивали платками и кричали: «Да здравствует Республика!», «Да здравствуют французы!», «Да здравствует главнокомандующий!» Дети бежали с желтыми, красными и синими флажками перед его лошадью. Правда, еще оставалось несколько пятен крови на мостовой, кое-где дымились развалины домов, но трупы исчезли; в этой стране, живущей ощущением наступившей минуты, где грозы проходят, не оставляя следа на лазури неба, траур уже был забыт.
Шампионне направился прямо в собор, где архиепископ Капече Дзурло служил «Те Deum» перед бюстом и кровью святого Януария, выставленными на всеобщее обозрение; в знак признательности за особое покровительство, оказанное святым французам, Шампионне преподнес ему в дар усыпанную бриллиантами митру, которую святой соблаговолил принять и позволил надеть на себя, не выказывая никакого сопротивления.
Мы увидим позднее, во что обошлась ему проявленная к французам слабость.
Пока в соборе служили «Те Deum», на стенах города появилось следующее воззвание:
«Неаполитанцы!19
Будьте свободны и умейте пользоваться своей свободой. Французская республика найдет в вашем счастье возмещение за свои тяготы и потери в боях. Если среди вас еще остались приверженцы павшего правительства, они вольны покинуть эту землю: пусть бегут из той страны, где все теперь граждане, пусть рабы возвращаются к рабам. Начиная с этой минуты французская армия будет именоваться армией неаполитанской и дает клятвенное обещание поддерживать ваши права и защищать вас своим оружием всякий раз, как этого потребуют интересы вашей свободы. Французы клянутся уважать вашу религию, священные права собственности и личности. Новые магистраты, выбранные вами, своим отечески мудрым управлением будут охранять спокойствие и счастье граждан, уничтожат страхи невежества, успокоят ярость фанатизма и выкажут вам столько любви, сколько вероломства выказывало вам павшее правительство».
19
Мы приводим все эти документы в подлиннике; их нет ни в одном историческом труде, ибо они были извлечены из тайников, где оставались скрытыми в течение шестидесяти четырех лет. (Примеч. автора.)