— Милорд, я знаю ваш язык, — ответил лоцман на превосходном английском языке, так что нет нужды говорить со мной через переводчика. — Я знаю порт и беру на себя ответственность за все.
— Отлично! — сказал Нельсон. — Командуйте: вы здесь хозяин. Не забудьте только, что вы управляете судном, несущим на своем борту ваших монархов.
— Я знаю, что имею эту честь, милорд.
И лоцман, не обращая внимания на рупор, который ему протягивал Харди, звучным голосом, разнесшимся по всему судну, дал на безупречном английском языке команду маневрирования, употребляя британские технические термины, словно он служил на флоте короля Георга.
Как конь, чувствующий узду опытного седока и понимающий, что всякое своеволие бесполезно, «Авангард» смирился перед лоцманом и повиновался ему не только без всякого сопротивления, но еще и с какой-то поспешностью, что не ускользнуло от внимания короля.
Фердинанд приблизился к лоцману; Нельсон и Харди, движимые чувством национальной спеси, оставили короля одного.
— Друг мой, — сказал король, — считаешь ли ты, что я смогу сойти на сушу сегодня вечером?
— Ничто не помешает в этом вашему величеству; меньше чем через час мы уже бросим якорь.
— Какая лучшая гостиница в Палермо?
— Король, я полагаю, не снизойдет до гостиницы, раз у него есть дворец короля Рожера.
— Где никто меня не ждет, где мне нечего будет есть и где управители, не подозревающие о моем приезде, украли все, вплоть до простынь с моей постели!
— Ваше величество, напротив, найдет все в полном порядке… Адмирал Караччоло, прибывший в Палермо сегодня утром в восемь часов, я знаю, позаботился обо всем.
— А как ты об этом узнал?
— Я лоцман адмирала и могу сообщить вашему величеству, что, прибыв в восемь утра, адмирал в девять уже был во дворце.
— Стало быть, мне остается только позаботиться о карете?
— Так как адмирал предвидел, что ваше величество изволит прибыть к вечеру, три кареты с пяти часов стоят у пристани.
— Нет! Адмирал Караччоло поистине бесценный человек! — воскликнул король. — И если я когда-нибудь буду совершать поездку по суше, я возьму его с собой своим квартирьером.
— Это было бы для него большой честью, государь, не столько из-за высокого поста, сколько из-за высокого доверия, на которое указывало бы такое назначение.
— А что, потерпел ли корабль адмирала во время бури какие-нибудь повреждения?
— Ни одного.
— Да, мне решительно следовало бы сдержать слово, данное ему, — пробормотал король, почесывая ухо.
Лоцман вздрогнул.
— Что с тобой? — спросил король.
— Ничего, государь. Я думаю, если бы только адмирал сам услышал из уст вашего величества слова, что сейчас довелось услышать мне, он был бы счастлив.
— А! Я этого не скрываю.
Потом король, обернувшись к Нельсону, сказал:
— Знаете ли вы, милорд, что корабль адмирала прибыл сегодня в восемь утра и без единого повреждения? Должно быть, он колдун, этот Караччоло, потому что «Авангард», хотя и управляемый вами — а вы ведь первый моряк во всем мире, — лишился своих брам-стеньг, паруса с грот-мачты и потерял — как вы его назвали? — бли… блинд.
— Нужно ли перевести милорду то, что вы, государь, только что сказали? — спросил Генри.
— Почему бы и нет? — усмехнулся король.
— Буквально?
— Буквально, если это доставит вам удовольствие. Генри перевел Нельсону слова короля.
— Государь, — холодно ответил Нельсон, — ваше величество были вольны выбирать между «Авангардом» и «Минервой». Был выбран «Авангард». И все, что могли сделать вместе дерево, железо и паруса, «Авангард» сделал.
— Верно, — заметил король, который не отказал себе в удовольствии отомстить Нельсону за то, что его руками Англия осуществляла давление на него, и который был уязвлен сожжением своего флота, — но если бы я отплыл на «Минерве», то прибыл бы в Палермо еще утром и уже провел бы на суше целый день. Ну, ничего! Я, тем не менее, признателен вам, ведь вы сделали все, что было в ваших силах. — И он прибавил с притворным добродушием: — Кто сделал что мог, тот свой долг исполнил.
Нельсон скривил губы, топнул ногой и, оставив капитана Генри на палубе, спустился к себе в каюту. В эту минуту лоцман закричал:
— По местам стоять, отдать якорь!
Минута, когда судно становится на якорь или снимается с якоря, — одно из торжественных мгновений в жизни большого военного корабля, поэтому, как только прозвучала команда «По местам стоять, отдать якорь!», на борту «Авангарда» воцарилась глубокая тишина.
В этой тишине, соблюдаемой всеми пассажирами, действительно, есть что-то завораживающее: восемьсот человек, внимательных и безмолвных, ждут лишь слова.
Вахтенный офицер повторил, держа рупор в руках, команду лоцмана, а боцман воспроизвел ее своей дудкой.
Тотчас матросы, расположившиеся на снастях, одновременно взялись за брасы. Реи повернулись как по волшебству, и «Авангард», содрогаясь всем корпусом, прошел между двумя кораблями, уже стоявшими на якоре, не задев ни одного, и, несмотря на узкое пространство, оставленное ему для маневрирования, гордо прибыл к месту, назначенному ему, чтобы стать на якорь.
Во время этого маневра большая часть парусов была уже взята на гитовы и фестонами висела на реях. Те из них, что еще оставались раскрыты, служили лишь для того, чтобы умерить слишком большую скорость судна. Лоцман поставил к рулю матроса-сицилийца, того, кто давал Нельсону сведения о попутных и встречных течениях пролива.
— Отдать якорь! — крикнул лоцман.
Рупор вахтенного офицера и дудка боцмана подтвердили его команду.
Якорь тотчас отделился от борта судна и с шумом упал в воду; за ним потянулась массивная цепь, извиваясь и выбрасывая через клюзы сверкающие брызги.
Судно гудело и сотрясалось до самых своих глубин; у его носовой части клокотало море; послышался треск его остова, и вот корабль содрогнулся в последний раз и якорь впился в дно.
Работа лоцмана была закончена: больше ему ничего не оставалось делать. Он почтительно приблизился к Генри и поклонился ему.
Генри протянул лоцману двадцать гиней, которые поручил передать ему лорд Нельсон.
Но лоцман с улыбкой покачал головой и, отведя руку Генри, сказал:
— Мне платит мое правительство, и, кроме того, я принимаю деньги только с изображением короля Фердинанда или короля Карла.
Фердинанд ни на минуту не терял лоцмана из вида и, когда тот, проходя мимо, склонился перед ним, вдруг схватил его за руку:
— Скажи-ка, друг, не мог ли бы ты оказать мне одну небольшую услугу?
— Приказывайте, ваше величество, и если только это в силах человеческих, ваш приказ будет выполнен.
— Можешь ли ты доставить меня на берег?
— Ничего не может быть легче, государь… Но эта жалкая шлюпка, пригодная для лоцмана, достойна ли она короля?
— Я тебя спрашиваю, можешь ли ты доставить меня на берег?
— Разумеется, государь.
— Отлично! Вот и сделай это.
— Ваше величество желает сам выразить свою волю капитану Харди или желает, чтобы это сделал я?
— Скажи ему от моего имени.
Лоцман поклонился и, обратившись к Харди, произнес:
— Капитан, королю угодно сойти на землю. Будьте добры, прикажите спустить почетный трап.
Харди застыл на минуту, пораженный этим желанием короля.
— В чем дело? — осведомился король. — Вас что-то смущает?
— Нет, государь, — ответил капитан, — я должен передать желание вашего величества лорду Нельсону: никто не может покинуть корабль его британского величества без распоряжения адмирала.
— Даже я? — спросил король.
— Приказ Адмиралтейства ни для кого не делает исключения.
— Стало быть, я пленник на «Авангарде»?
— Король ни в коем случае не пленник; но чем более знатен путешественник, тем в большей немилости будет считать себя командир корабля, если высокий гость уедет без его ведома.
И, отвесив поклон, Генри отправился в каюту адмирала.
— Проклятые англичане! — пробормотал сквозь зубы король. — Я готов, кажется, стать якобинцем, только бы не получать от вас больше никаких услуг!