— Войдите. — послышался хриплый голос.
— Меня просили вам передать, Мадам. — полуседая голова показалась из-за двери.
Полулежа на кожаном диване, Розамунд внимательно осматривала заместителя своего мужа. Ничего и никогда не ускользало от ее все замечающих кошачьих глаз. И сегодня, на долю секунды ей показалось, что высокий, немного угловатый Бернар с пугливыми выпуклыми глазами, выглядел страннее обычного. Он дрожащими руками положил коричневый конверт на столик у входа в кабинет, и уже уходил, когда Розамунд окликнула его:
— Ничего не хочешь мне рассказать?
Бернар застыл у входа.
— О своем начальнике может?
— Нет — ответил он, не поворачиваясь.
— Ну как знаешь.
Презрение коснулось его ушей, но ему было абсолютно все равно. Он должен был закончить начатое, он не мог подвести Роберта. Только Роберт поможет отомстить за сотрудников расфасовочной фабрики, отправленных в лабораторию Луз.
Отец Роберта был ярым оппозиционером, и как все представители его класса, был тем, кто во всем и всегда винил государство — за то что работал водителем мусорной машины, за то, что искал в газетах купоны на продукты, за то, что одевался в супермаркете и был женат на толстой, безобразной и глупой женщине по имени Ирэн. Он считал, что это государство виновато в том, что он не получил высшее образование, и остался за бортом. По мнению Пьера Толь, государство, специально держало таких как он в определенном социальном классе и не давало расти. «Они сделали из нас узников. Даже нашим детям не вырваться из этой нищеты. Никто не хочет идти в водители грузовиков навечно, но нам не говорят об этом в шестнадцать лет. В шестнадцать лет нам говорят о специальных программах ПТУ. Зазывают нас тем, что учёба длится вдвое меньше, чем в университете, и что после окончания у нас будет реальный доход. Реальный доход — реальная независимость! — кричат они на каждом шагу. А что это значит? Это значит прощай мать и отец, и старая односпальная кровать в детской комнате убогого родительского дома. Это значит привет деньги, независимость, девчонки. Какой шестнадцатилетний школьник не увлечется этим?
Вот нет бы сказать правду: «Вас в будущем ничего не ждёт, кроме этой физической работы и стирания межпозвоночных грыж. А если вы захотите перейти на другую работу, необходимо будет переучиться и получить диплом». Эту сранную бумажку — диплом — сделанную на мои налоги. На получение которой уйдет еще пара лет очного обучения, а в это время ваша семья будет помирать с голоду. Но если вам безразлична ваша семья и вы захотите поиграть в студента, то милости просим — все за счёт государства.
Пьер внимательно следил как, по его словам, государство катится вниз, наблюдая и покупая газеты, которые стоили дороже килограмма свинины. Он любил читать газеты и, хотя подписку можно было оформить на дом, он любил прогуляться к центру города на рассвете и купить себе свежий выпуск. Потом зайти в табачную, выпить две чашечки кофе, выкурить по паре утренних сигарет и обсудить с единомышленниками бездну, в которую их толкало государство.
Он уже пересекал небольшую площадь перед городским кинотеатром, когда его внимание привлёк заголовок статьи на первой странице: Сананчия — а наше ли это будущее? Снизу мелким шрифтом было написано: «Глава государства, Абель Бертран утвердил проект Сананчия по развитию нового человека». Пьер сплюнул, сунув газету в подмышку.
Так Роберт, в отличие от Матильды, с самого детства знал о том, что именно происходит в стране. Он был мал и впитывал как губка всё, о чем писали газеты, всё, о чем говорилось по телевизору, но именно во время ужинов в его организм попадало, расщеплялось и проникало в каждую клетку настроение и видение мира Пьера Толь.
Через месяц после первой встречи, когда Матильда сбила Роберта у бара Авиатор, они уже встречались каждую субботу в том же баре. Он был не похож на всех ее друзей. К своим восемнадцати годам, Матильда устала он избалованных мальчиков, которых мамы одевали в костюмчики зайчиков на детские праздники. Эти мальчики взрослели и надевали другие костюмы — пиратов, начальников, бандитов — но снизу всегда оставался костюм зайчика. «Может что-то новое не помешает», думала Матильда, глядя на Роберта. Ей нравилось каким он был. Роберт не стеснялся в выражениях, он шутил над Матильдой и ее образом жизни, и ее это забавляло. Ведь ей говорили с детства: «мальчик задирается, значит любит». «Они так оказывают знаки внимания» — учат девочек в школе и это откладывает отпечаток в их маленьких головах. И когда, в очередной раз, муж поднимет на нее руку, и она будет плакать от боли и обиды, она найдет в себе силы и переубедит себя: «бьет — значит любит». Ведь никто не объясняет маленьким девочкам, что они вправе защищаться — даже от любви, которая приносит им дискомфорт и боль.