А кот так любит прыгать с полки на полку, нюхать и перебирать лапой вазочки и статуэтки. Нина Эдгаровна сказала, что однажды кот, она давала честное слово, на ее глазах съел одну статуэтку.
— Гешка, — звал Олег, — Гешка... — Он обошел всю гостиную и убедился, что портьеры не сдернуты, все фигурки на месте и даже «лошадь» не опрокинута.
В стенном шкафу послышалось шуршание.
Все ясно. Кот спрятался туда.
Олег полез в шкаф и нащупал кота на самой верхней полке.
— Ну и дал же ты деру! Придется потревожить ваше сиамское величество! Да отпусти шляпу, вцепился, как тигр! Говорю, отпусти!
Кот явно не думал уходить из убежища. Полка была высоко, доставать неудобно, и Олег, разозлившись, потащил упрямого кота за ногу. Вслед за Гешкой на пол полетела целая груда меховых шапок, зимних шарфов и перчаток, и какие-то еще свертки и пакеты. Вдобавок, вредный кот оцарапал Олегу палец, вырвался и, ошалело прогремев по раскрытому пианино, прыгнул воем на портьеру, сорвал ее на пол и лишь после этого смылся на кухню.
— Ну, Гешка! — закричал Олег в отчаянии. — Да мне ж теперь целый час тут убираться!
Торопясь, он все запихал назад как попало, остался только какой-то пакет, перевязанный толстым белым шнурком. Голубоватая плотная бумага, которой был сделан пакет, вся исписана какими-то цифрами. Олегу некогда было их разглядывать, он просто закинул пакет на верхнюю полку, но пакет съехал назад, громко шлепнувшись на пол.
В этот неподходящий момент в дверь два раза позвонили. Это родители.
— Вот черт! — Олег схватил пакет и тут заметил на нем узкую полоску из белой бумаги, наклеенную сверху. Рукой отца на полоске было написано: «Б. Ф. Волков».
Снова позвонили два раза.
— Сейчас, сейчас... — Захлопнув дверцы шкафа и плохо соображая, что он делает, Олег опрометью бросился к себе в комнату, заметался по ней, не зная, куда бы спрятать пакет, и не придумал ничего лучшего, как сунуть под подушку.
— Что это здесь происходило и что происходит? — сразу спросила мама, войдя и только мельком взглянув на него. Кто, кто, а уж она-то всегда видела его насквозь.
Олег постарался как можно спокойней пожать плечами: все, мол, в порядке.
— Ты спал? — снова спросила она, пройдясь по квартире. — А?
— Еще нет.
— А подушка почему так лежит? И почему ты красный? Заболел? Он и сам чувствовал, что его щеки пылают.
— Я... это... читал. Потом собирался спать...
— Ладно. Иди мойся, я тебе постелю. Ты ужинал?
— И ужинал, и мылся. Пусти, я сам постелю! — закричал он, видя, что она уже подступилась к постели.
— Да в чем дело? — Она пощупала его лоб.
— Нет у меня никакой температуры. Пусти, я лягу.
— Измерим — узнаем. Николай, дай мне градусник. Он в кухне в аптечке.
— Да пусть он ложится, — вмешался отец. — И дай ты парню самому постелить. Не пять же лет ему!
— Вот так всегда у нас, — обиделась мама. — Я говорю одно, ты — другое.
Давно уже была ночь, давно затих весь их огромный дом. Спали родители в своей комнате. Гешка посапывал в ногах у Олега, свернувшись подковкой. Лишь иногда в тишине слышалось гудение, и окно ненадолго освещалось косым желтым светом, проникавшим сквозь неплотно сдвинутые портьеры. Свет медленно проходил по комнате, вернее, проплывал. Это неподалеку от их дома работал башенный кран. Шло строительство магазина.
Все еще переживая случившееся, Олег лежал с открытыми глазами. Только раз, когда свет башенного крана осветил комнату, он достал из-под подушки пакет. Посмотрел и спрятал назад. Нет, он не собирался развязывать шнур и доставать дневник Волкова. Этого он сделать не мог...
Однажды, когда Олег учился еще во втором классе, он взял из ящика отца лист бумаги и весь разрисовал цветной тушью. А когда перевернул, то обнаружил, что испортил какой-то документ. Напугавшись, он разорвал документ и выбросил в мусоропровод. На другой день отец с матерью перерыли все бумаги. Несколько раз отец спрашивал у Олега, не брал ли он что-нибудь из его письменного стола. И Олег упорно повторял, что ничего не брал. А потом мама сказала, что, возможно, она случайно выбросила документ вместе с мусором. Отец побежал к дворнику и в мусорном баке нашел клочки порванного, разрисованного документа...
До сих пор он хорошо помнит весь этот день. С брезгливым выражением лица, морщась, отец дал ему пощечину, молча рванул с вешалки плащ И ушел из дому. Мама тогда подбежала к Олегу, в ее глазах было такое презрение, она хотела сказать ему что-то злое, он это видел. Но она ушла к себе и на тахту. А когда он в десять вечера тихо спросил: «Мама, я лягу?» — ответила, что он может делать, что хочет. И он лег поверх одеяла и тоже ждал, когда же позвонит отец. Но звонка не было и не было. Мама сама звонила куда-то. Потом она встала, оделась и вышла из дому. Это было уже поздно ночью...