И сразу понял, что на этот раз ему не уйти...
Два «мессершмитта» разворачивались на него, отрезав путь к берегу. Еще один заходил сверху. Он навис над «лайтнингом», заставляя его снижаться.
— Ну вот, — пробормотал французский пилот. — Ловушка! Но почему не стреляют?
Понятно. Хотят вогнать его в море без выстрелов. На малой высоте «лайтнинг» теряет маневренность, не увернуться.
Горючего одна капля. Все... прощай Франция, прощайте друзья...
Но самолет все еще слушается, значит, горючее пока есть, и этот «мессер» сверху слишком увлекся охотой.
Перед самой водой французский пилот потянул ручку управления на себя. Машина взмыла вверх, а тяжелый немецкий истребитель ударился о водную гладь и взорвался.
Этот взрыв придал сил французу. Он выпрямил машину и направил ее навстречу другому истребителю, заходящему от берега.
Две машины неслись навстречу друг другу.
Немецкий ас усмехался в своей бронированной кабине.
Когда он, побледнев, понял, что француз идет на таран, было уже поздно...
А на аэродроме друзья французского пилота, сбившись в тесный кружок, молча ждали его возвращения. Все они были опытными военными летчиками и хорошо все понимали. Понимали, что горючее уже по всем расчетам должно кончиться и что их друга Антуана де Сент-Экзюпери они больше никогда не увидят.
Но никто не хотел в это верить.
— Свяжитесь с американцами, — приказал командир дежурному. — Он мог сесть к ним на аэродром.
— Американцы у аппарата. У них нет сведений...
Только поздно вечером радистам удалось перехватить вражескую шифровку. Немцы сообщали, что в районе Средиземного моря сбит «лайтнинг». О своих потерях они, как всегда, молчали.
Друзья не верили, что Антуан мог погибнуть.
Глава II
ОПЯТЬ «ФОККЕ-ВУЛЬФЫ» НА ЗАВТРАК
Маленький серебристый вертолет, юркнув меж домов, сел на балкон. Пропеллер вертелся, но Олег почему-то услышал не гул мотора, а странное шипение, будто кипела на кухне кастрюля-скороварка. Никто не показывался из кабины, но раздалось пение. Пел пилот вертолета.
Пусть ветер лави-иной
и песня лави-иной,
тебе половина
и мне по-оловина-а...
Любимая песня отца...
Это поет отец! Но он же далеко, в Узбекистане.
Открыв глаза, Олег сел на кровати. Никакого вертолета на балконе.
Что же тогда шипит?
И кто там плещется в ванной?
Мы хлеба горбу-ушку
и ту — попола-ам...
Да это же отец!
Спрыгнув с постели, Олег полетел босиком в ванную. Она была не заперта.
— Здравствуй, путешественник! — звонко крикнул Олег и осекся. Под душем стоял незнакомый чернокожий человек с черной бородой от самых глаз.
— Салям алейкум, — важно сказал чернобородый и взмахнул мыльной мочалкой.
— Пп-простите, — попятился Олег.
— Следует отвечать: алейкум салям, молодой человек! Так вот, значит как ты встречаешь родного отца!
— Да я же тебя не узнал! — заорал Олег и от радости полез к отцу прямо в майке и трусах. Вода оказалась ледяной, но Олег устоял.
Какая радость! Приехал наконец, а уж столько его ждали с мамой. Гадали-загадывали, надеялись: может, к сентябрю и вернется. Теперь-то они снова будут сидеть по вечерам в комнате Олега, спорить, читать вместе книги. Надо скорей показать отцу все книги, которые за это время удалось раздобыть. Очень трудно собирать военные мемуары. Чуть прозеваешь — и ищи-свищи! Но кто-кто, а Олег не зевает. Целую новую полку уставил. Отец тоже любит книги про войну. Он много знает, воевал сам с четырнадцати лет. К нему часто приходят в гости военные — его однополчане, теперь уже все в высоких званиях. Олег в душе жалеет, конечно, что и отец не военный, но все равно гордится им.
— Теплей сделай, чего дрожишь?
— Эт-тто от pa-радости, — проклацал зубами Олег.
— Дрожишь от радости?
— А ч-ч-ч-чего ты телеграмму не дал? Встретили бы.
— Дал. Но обогнал ее.
— Как это?
— Отгадай.
— Ну как?
— Я же на ИЛе летел. Вхожу сейчас в дом, а за мной телеграмму несут.
— Здорово! — Олег наконец-то справился с дрожью. — Ты надолго? Насовсем?
— Да нет. Один завод нас тут задерживает. Надо пошевелить. Мы такую стройку в пустыне начали! Нас нельзя задерживать! М-да... Хорошо дома, а у нас там жара... под пятьдесят. Залезешь вот так под душ и шипишь, как раскаленная сковородка.
Постучав к ним, мама крикнула:
— Завтракать, Кислицыны!
— Не спеши, — Олегу еще хотелось побыть с отцом. — У самой еще на стол не накрыто, а зовет. Всегда она торопит.
Нахмурившись, отец спросил: