Отдав Волкову рукавицу, дядя Володя снова опустился на корточки.
— Возьмите сейчас же рукавицу! Я ему свою отдам. Но оказалось, что Багрову рукавицы были не нужны. Багрову было жарко. Он даже пальто скинул...
Станок его вращался на больших оборотах, и синяя стружка, извиваясь, гремела кольцами. Снег вокруг станка был тщательно убран. Багров мастерил сейчас над станком какой-то навес из листов фанеры.
Узкоглазое, черное от копоти лицо Багрова было озабоченно.
— А-а, доктор... — протянул он, мельком взглянув на Волкова. — От снега надо закрыть, — он кивнул на станок. — Нужна особая точность, а снег может помешать...
Волков никогда не слышал у Багрова такого голоса. Багров говорил о детали, как о живом существе.
— Температурные режимы надо учитывать.
— А как у вас с температурой, у самого?
— А... не знаю, — отмахнулся Багров.
— Оденьтесь скорей. И вот вам рукавица. Только сперва пальто наденьте. Наденьте пальто, вы слышите!
— Тише, доктор! Немцы услышат, снова обстрел начнут. Проверьте лучше Кирпичева, он за мной в дальнем ряду. Ему самый плохой станок достался... остальные все разбиты.
Рукавицу Багров взял.
— Все равно вам вниз идти, а мне руки морозить нельзя. Чувствительность в руках должна быть. Я ведь на самом ответственном участке поставлен.
Кукольный старичок Кирпичев топтался на снегу возле какого-то допотопного станочка, чьи вычурно изогнутые ноги напоминали старинную мебель. Седые лохматые усы Кирпичева смерзлись и торчали как пики. Скинув рукавицы, старик замерзшими желтыми пальцами тщетно пытался зажать сверловочный патрон. Кирпичев сердито подпрыгивал на месте, но справиться с патроном не мог.
Гремящий разболтанный шкив станка вихлял под ремнем, как велосипедное колесо с невыправленной восьмеркой.
— У-у... шобака! И шверло-то три миллиметра, а вот... не зажать. Рук не чувштвую от мороза, — пожаловался Кирпичев. — Шлышь, доктор, подшоби хоть одной рукой.
В три руки они зажали патрон. Пальцы прилипали к морозному металлу, и Волков слегка оцарапался о заусеницу на патроне. А если бы оцарапался Кирпичев...
— Послушайте, если б вы оцарапались, я бы не смог вам остановить кровь.
— Некогда, некогда... — лихорадочно ответил старик, принимаясь сверлить. — В рукавицах не оцарапаюшь.
— Но вы же были без рукавиц. — Волков вспомнил: «...оберегать от любых ушибов и ранений, любых операций, даже от выдергивания зубов».
— Ешли бы, ешли бы... работать надо! — взвизгнул Кирпичев.
— Но...
— А, иди ты... к бобикам! Не мешай. Я и так от вшех отштал ш этим патроном. Болтаешша тут без дела. Пацан!
Волков упрямо пошел к следующему станку. Пусть ругаются, но он отвечает за их жизни. Иначе какой же смысл его пребывания на заводе? Они должны это понять. Ведь завтра никто из них не сможет подняться с постели.
Не найдя станка Соловарова, Волков наткнулся на Корсакова, который стоял у наждачного круга, весь усыпанный корундом, и точил для товарищей резцы и сверла. Волков сразу подумал, как вредна астматику эта тяжелая наждачная пыль.
— Черт... темнеет, — пожаловался Корсаков. — Хорошо, хоть обстрел прекратился. А знаете что... вот бы лампочки найти, а? Вы не поищете здесь, — он обвел рукой участок, — в тумбочках, в шкафах?
— Лампочки? — ахнул Волков. — Лампочки. А маскировка?
Корсаков горько усмехнулся.
— Все равно стреляют. И без света весь цех разбили. Нам бы еще поработать, пока ток есть. Мы бы половину, глядишь, и выполнили. Поищите лампочки.
— Нет. Этого я делать не буду, — жестко сказал Волков. — Вы не имеете права губить людей. Даже в условиях фронта командир...
— Довольно! Идите вниз, доктор! Найдите себе дело. Натопите пожарче — мы скоро придем, водой обеспечьте, Жаворонкова проверьте. Снег вот рядом, далеко ходить не надо.
— Вы сердитесь? Я не понимаю...
— Да что понимать, — снова перебил Корсаков, — здесь тоже фронт. А на фронте — стреляют! Если все на фронте станут прятаться в каменные подвалы... Поняли теперь? Я вижу: вы нас жалеете как стариков. А мы — солдаты!
— Ладно! — по-мальчишески закричал Волков. — Будет вам вода. С залива притащу!
Залив был недалеко, и лед на нем всегда разбит снарядами — удобно брать воду, но уже давно туда не ходили за водой. Пили растопленный снег.
— Ну что ж... — согласился Корсаков, наклоняясь к наждаку, — на заливе вода живая. Из снега совсем не то...
И Волков пошел в «санаторий». Сейчас он принесет воды, натопит пожарче и отдаст им все остатки своих сухарей. Старики — настоящие герои! Если все так будут воевать, то никогда фашисты не возьмут Ленинграда!