– Я догадывалась об этом, – подала голос Надира, – но пришлось до поры до времени молчать, потому что доказательств у меня не было. Эльвира ежедневно доносила, что Мормышкин и Борис отплясывают на танцплощадке. Но меня не обманешь! Я прекрасно знала, что они там не только ногами дрыгают и москвичек клеят, но и серьезные вопросы обсуждают. Вот и допрыгались…
– За что вы убили столичного журналиста? – продолжила лейтенант Белова допрос.
– Очень уж резво он стал до всего докапываться, – проворчал Мормышкин. – За первые часы, что он провел в санатории, этот хлыщ успел и к Коляну сходить, и с Марго о чем-то перетереть, и к массажисту насчет «Черной розы» прицепиться. Ни Ли говорил, что тому парню было откуда-то известно о бесследном исчезновении девушек, работавших в сауне в девяностые. Кристина была, конечно, не первой и не последней жертвой. Разумеется, я доложил обо всем Воронову, а ему такой поворот дела совершенно не понравился.
– Знаю я этого выскочку Артюхова, он у Жаннки работает, – сказал Петр. – Выслуживается, гаденыш! Этот тип может быть для нас опасен. Надо заставить его замолчать, причем как можно скорее, – так отреагировал Ворон, когда я доложил ему о визите в санаторий журналиста из Москвы. Для меня это прозвучало, как приказ, и я отдал его этому убийце…
– Вот твари! – опять подала голос Надира. – Аллах все видит. Я двадцать лет ждала того часа, когда наступит возмездие за мою загубленную жизнь. Надеюсь, что наконец-то дождалась.
– Теперь я, кажется, поняла, чья машина нас преследовала, – задумчиво сказала Лина.
– Ну да, хотел вас как-нибудь прижать, подрезать, стукнуть – одним словом, устроить аварию и помешать вашему приезду в санаторий. Жаль, что не получилось, – зло сказал Борис и отвернулся.
– Думаю, придется передавать дело в Москву, – задумчиво сказала Аллочка, – такими шишками, как Воронов, начальство мне заниматься не позволит, да и нет у нас в Кутузове такого административного ресурса, чтобы подобных богатеньких и важных буратин на допросы вызывать.
Лина и Башмачков поняли, что девушка говорит правду, и обменялись тоскливыми взглядами.
Трудное утро
Петр Воронов был полон нехороших предчувствий. По дороге на работу неожиданно сломалась машина, пришлось вызывать такси и перегружаться туда вместе с охраной. Пока ехали, Воронов привычно читал то ленту новостей в айфоне, то сообщения от партнеров. Оказалось, газетная бумага с вчерашнего дня подорожала на десять процентов. Следом позвонил адвокат и сообщил, что в связи с разводом суд наложил арест на все его активы. Референтша написала в личку, что журналисты недовольны задержкой зарплаты и хотят слить кое-какую информацию про «Столичный сплетник» конкурентам.
«Да, сегодня явно не мой день», – подумал Петр, однако не слишком расстроился, потому что каждое утро его накрывало множество проблем. В разруливании их он находил какой-то особенный кайф. Он давно понял, что бизнес, собственно, и есть каждодневное и бесконечное преодоление всего: происков конкурентов, роста цен, падения спроса, сопротивления сотрудников… Воронов с юношеских лет привык бить первым и, не откладывая, отвечать на все вызовы судьбы.
«Ну, с журналистами проще всего, – думал он, продолжая листать новостную ленту, – всех недовольных сегодня же разгоню к чертовой матери и наберу других. Слава богу, никаких профсоюзов в моей редакции нет и не будет. Не допущу у себя этих бездельников! Насмотрелся досыта в молодости на их бесполезную трескотню. Только глотку драть да дополнительные выходные требовать умеют, а ответственности за прибыль компании никакой не несут. Сегодня же составим с кадровичкой список кандидатов на увольнение».
Эта мысль ему понравилась и слегка успокоила. Воронов представил, как по приезде соберет совещание и объявит, что такой-то и такая-то могут быть свободны, а если кто захочет последовать за ними, то пожалуйста, никто никого здесь не держит. На улице, мол, стоит длинная очередь из безработных и голодных репортеров и фотографов. Типа всем сейчас трудно, отрасль в кризисе, а вы не хотите входить в положение руководства и крысятничаете за его спиной.