Горизонт таял в дождливой мороси и в тумане, ползущем с Гадской топи, заволакивавшем пространство рваными белыми нитями, отчего окружающее пространство съёжилось, сгустилось вокруг, вычленив из себя четырёх человек, словно актёров на сцене, занятых в спектакле, но не ведающих даже, есть ли в зале зрители.
— А теперь, — сказала Кундри, когда бутерброды были кое-как съедены, — наша новенькая немного расскажет нам о себе.
И многозначительно огладила, оправила ветошь, которой был обмотан приклад винтовки.
Роза Шарона подняла на неё свои чёрные глаза, медленно улыбнулась. Спросила:
— А что рассказывать?
— Кто ты? Откуда взялась? Зачем? — Кундри выстрелила вопросами, загибая на каждом палец.
— Я психолог, — пожала плечами кореянка. — Как и вы все, взялась из его подсознания. Взялась затем, чтобы вывести вас и себя отсюда и вернуть в обычный мир.
Наступило молчание. Иона заметил взгляды, которыми уставились на эту розу Ездра и Кундри — так смотрят на человека, в котором только что вдруг определили чокнутого, как на ребёнка, который отмочил забавную штуку, но чёрт его знает, ка́к следует к этой штуке относиться и не стоит ли показать дитяти психиатру.
Наконец Кундри прочистила горло и участливо вопросила:
— Как ты сказала? Из его… подсознания? Что за прикол?
— Я понимаю, что буду сейчас нести, с вашей точки зрения, полную ахинею, — улыбнулась роза, — но так или иначе, рано или поздно, я должна буду вам это сказать… В общем… только не считайте меня шизофреничкой… в общем, на самом деле нас сейчас тут нет.
— А где мы? — быстро спросил Ездра, прежде чем психологиня успела пойти дальше.
— Нас тут нет, — повторила она, кивком головы давая понять, что с вопросами следует пока погодить. — Как не существует этой равнины, промзоны, до которой вы хотите дойти, и санатория.
— Что-то знакомое, — пробормотал Иона. — Где-то я уже это слышал.
Психологиня не обратила на его слова никакого внимания и продолжала:
— Есть только сон. Сновидение. В котором — санаторий, эта равнина, промзона и мы с вами.
— Неумно, — вставила Кундри.
Но роза Шарона игнорировала и её.
— Есть сон, — продолжала она, — есть человек, которому он снится, есть так называемые аватары реальных людей, как, например, я, и есть фантомы — персонажи на самом деле не существующие, которые суть целиком и полностью порождения фантазии спящего. Я не знаю, кто из вас настоящий, а кто фантом, могу поручиться только за себя.
— А кто ещё может за тебя поручиться? — усмехнулась Кундри.
— Никто, — вполне серьёзно отозвалась психологиня, не давая вовлечь себя в перепалку и словесные игры. — Плохо то, что фантому ничего не грозит, кроме окончания его существования вместе с окончанием сна, а вот аватару в этом сне грозит всё, в том числе и фантом, который может, например, убить его из снайперской винтовки… — При этих словах глаза Ионы и Ездры невольно опустились на снайперку, лежащую на коленях Кундри. А психолог меж тем продолжала: — Аватар умрёт, но умрёт по-настоящему, то есть вместе с ним умрёт реальный человек. Точно так же убьёт его и окончание сна. Ежедневно в мире сотни и тысячи людей умирают в чужих снах, умирают по-настоящему.
— Похоже на бред, — сказала Кундри, взглядом ища согласия Ездры и Ионы. — И что, они действительно думали, что мы поверим в такую туфту?
Как ни в чём не бывало, психолог продолжала:
— Будем называть человека, которому мы снимся, «Спящий». Или, если хотите, «Сам» — вам так привычней, — добавила она с усмешкой. — Так вот, санаторий — это, скажем так, его сознание. А сейчас мы находимся на территории подсознания. Это смертельно опасно, потому что если сознание ещё хоть как-то контролирует себя, то здесь… здесь мы во власти инстинкта, спонтанного рефлекса, случайного движения нейронов, калейдоскопа образов, воспоминаний… Вы никуда не уйдёте. Отсюда невозможно уйти. Промзона будет тянуться километры и километры, бесконечно. И если даже она окажется конечной, — то́, что последует за нею, будет ещё более ужасным. А быть может, искривление пространства выведет вас обратно к санаторию. Но… санатория не будет. А когда Спящий проснётся, для вас вообще всё кончится, вас просто не станет. Не станет нигде — ни в этом псевдомире, ни в подлинной реальности.
— Ну… однажды мы всё умрём, — улыбнулся Ездра.
— Да, — быстро кивнула психолог, словно ждала этой фразы. — Однако, нормальный человек не торопится сделать это по доброй воле, лет за сорок до естественного конца.