— Ты был другом Козлоборода. Однажды он сказал мне: если тебе нужен будет помощник в любом деле, бери Иону. Так что ты мне завещан, Иона.
— Завещание из меня… не очень.
— Ладно, не прибедняйся. Или на комплимент нарываешься? Козлобород тоже знал, что отсюда можно уйти, и знал как. Поэтому я никогда не поверю, что он так тупо пошёл на колючку.
— Уверена?
Губы Кундри перекосила пренебрежительная ухмылка.
— Языком трёкать в привычках не имею, — сказала она.
Заметив пристальное внимание к ним санитаров, Кундри потянула Иону за рукав, вывела на улицу, отвела за угол.
— Что-то намечается, — сказала она.
— Что? — недоверчиво спросил Иона.
— Откуда я знаю. Но белые суетятся слишком, что-то готовят. Сдёргивать надо отсюда. Я бы одна пошла, но одной в промзоне не выжить. Пойдёшь?
За угол завернул санитар. Резко остановился от неожиданности, завидев их. Кундри соображала быстро — прежде чем санитар поймал их в фокус своего взгляда, она уже припала, присосалась к Иониным губам.
Санитар усмехнулся, покачал головой, повернул обратно.
Кундри не торопилась оторваться от Ионы, язык её, живчик, блуждал в его рту, скользил по губам, по зубам. Иона не сопротивлялся, старательно отвечал на поцелуй, но нигде ничего в нём не дрогнуло. Не его была женщина Кундри.
Наконец она оторвалась от него, перевела дыхание, развязно улыбнулась.
— Хоть бы пощупал, — произнесла с весёлым укором.
Иона улыбнулся.
— Ладно, не жмись, — продолжала она. — Ну так что, пойдёшь со мной?
— Нет, — сказал Иона. — Боюсь я тебя.
5
Восстание началось как-то само собой, без плана, без предводителя, без лозунгов, но — с кровью. А как же иначе, какое восстание без крови и зачем оно тогда?
Кровь брали когда администрация чуяла недоброе, когда ощущалось какое-нибудь брожение в умах. Тогда объявлялся всеобщий день Донора, отдыхающих загоняли в терапевтический корпус и выкачивали по два стакана кровушки, а у тех, что поздоровей — у Молчуна, Виннету, Сто-Метров-Кролем и у Дефлоратора — брали по три. Конечно, никакого шоколада, горячего чая и спиртяги не полагалось. Обескровленные отдыхающие с саванно-бледными лицами ползли в корпуса и падали на кровати, стонали, блевали и матерились. Администрация вздыхала свободно. Никто не знал, кому и зачем надобилось столько крови, подозревали, конечно, что дело тут нечисто, ворчали, но до протеста не доходило — всё-таки, донорство дело святое. Да и какой протест без поллитры крови?
Вот до этого дня, до восстания, никто ничего точно не знал, а теперь всё узналось, благодаря Пузу, который по какой-то надобности крутился на дворе за хозблоком и видел, как санитары выливали на землю кровушку — вот так брали и выливали из какого-то грязного корыта животворную жидкость.
Пузу не поверили и наладили целую делегацию из тех, что легче всех перенесли день Донора — проверить. Бледные делегаты собрались, поползли кое-как. Вернулись с докладом, что да, несколько литров крови вылито во дворе терапии — стоит кровушка лужами, загустевает, и уже лакали из той лужи два местных кобеля.
Но даже и тут ещё сомневались: ну, мало ли, неизвестно же, что там за кровь. Может, старая, некондиционная, с истекшим, эт само, сроком годности. А может, свинью резали на хозблоке (хотя непонятно тогда, почему свинячьи кровя выносят из терапии, в день-то Донора как раз). Ну не хочется человеку верить в худшее, такая уж натура.
Но мало-помалу свели концы с концами и поняли, что надо действовать. О восстании, конечно, речи ещё не шло. Для начала взяли языка — Молчун сходил в отделение и притащил за шиворот мелкого санитарчика, испуганного не на шутку и слегка помятого в процессе пленения. Язык подтвердил, что да, забранная кровь никак не используется, потому что во-первых нездоровая она, а во-вторых, санаторий не больница и тут условий подходящих нет для её хранения и переработки — ну не колбасу же кровяную варить, в самом-то деле. Зачем в таком случае производят забор крови у отдыхающих, этого санитар пояснить не смог, но предположил правильно: для того, видать, чтобы не было поползновений к бунту. Так значит, этсамо, администрация бунта боится? — был вопрос. Боится, отвечал санитарчик, ещё как боится. Особенно в эти дни. А что с этими днями не так? — спросили его. Ну как же, сказал медработник, из-за Козлоборода этого вашего, которого порешили. Мало ли чего, вдруг контингент вздумает учинить беспорядки. Администрация и санитаров уже под ружьё поставила. Это как же? — спросили. — В каком таком смысле? Да в самом прямом, огорошил санитарчик: вооружили всех свободных от дежурства и держат в полной боевой готовности. А чем вооружили-то, шприцами да клизмами, что ли? — улыбнулись над незадачливым языком. Зачем же клизмами, — ухмыльнулся и он. В санатории полно оружия посолидней: винтари есть, и «калаши» и чего посерьёзней найдётся. Это откуда же столько всего? — насторожились отдыхающие — уж больно натурально держался санитарик, обычно не врут с таким видом. Пулемёт на вышке — это да, это известное дело, но чтобы вот так… А всё оттуда же, — сказал боец шприца и ваты. — Со складов. Раньше тут был военно-полевой госпиталь и часть стояла воинская. А у части был, как полагается, арсенал. Ну, и где же вся эта музыка хранится? — поинтересовались у языка. В подвале, под админкорпусом. Но вам туда не попасть, даже и не думайте. Там постоянная охрана и дверь кодовая.