К своему огромному облегчению, она заметила знакомую фигуру и, с удивлением, еще одну, принадлежащую взрослому человеку. Неизвестный мужчина и мальчик (Энвер?!) не бежали, а неторопливо шли в обратном направлении, держась за руки, и Хибла расслышала их далекие, разносимые эхом голоса – те о чем-то переговаривались, но разобрать слова было невозможно. Зато она заметила на мужчине длинный белый халат, а на мальчике – короткие черные шорты и полосатую рубашку, полы которой выбились и трепетали на ветру. Они удалялись от нее в сторону санатория, шагая по железнодорожному пути, по которому когда-то к морю и обратно курсировал яркий желтый вагончик. Хибла смотрела на них снизу, лихорадочно соображая: окликнуть или нет? Мост находился слишком высоко, фигурки казались крошечными – могут и не услышать. Она машинально огляделась и бросила взгляд назад, к краю обрыва, внезапно вспомнив о Чинче – не упал ли и он вместе с ней? Ее словно иглой пронзило от пяток до макушки – осел по-прежнему топтался на своем месте, и по-прежнему на краю обрыва, свесив ноги, сидела… она сама.
Хибла моргнула, отказываясь верить своим глазам, и повернулась к мосту. На нем никого не было. Неожиданно закружилась голова. Хибла испуганно обхватила ее руками и зажмурилась. А когда открыла глаза, увидела под собой пропасть и обнаружила, что по-прежнему сидит на краю обрыва, а не лежит на дне ущелья, как несколько мгновений назад. «Наваждение какое-то», – подумала Хибла, поспешно поднимая ноги и отползая от края: если она свалится вниз снова, вряд ли ей во второй раз повезет уцелеть. Но… А было ли падение? Женщина поднесла ладони к лицу, разглядывая кожу. Ни царапины, только старые мозоли! Похоже, у нее помутился рассудок. Может быть, это от голода? Она попыталась вспомнить, когда и что ела в последний раз. Выходило, что за весь день она проглотила только переспелую клейкую хурму и кусочек подсохшего сыра, и было это еще ранним утром, до восхода солнца. Бывают ли подобные виденья от хронического недоедания? Хибла не знала, но была уверена, что неоткуда на мосту было взяться людям, и уж тем более Энверу, ведь последний раз она видела сына десять лет назад. И уж если бы каким-нибудь чудом оказалось, что это в самом деле, был Энвер, то выглядеть десятилетним мальчиком он никак не мог, ведь ему должно быть уже двадцать! Это обстоятельство Хибла осознала только сейчас. Энверу двадцать лет! Гораздо больше, чем бегущему по мосту мальчугану! Наверное, горные духи решили над ней подшутить за то, что она ежедневно тревожит их своим присутствием.
На здание санатория опустилась фиолетовая тень – солнце скрылось за горой, и уходить нужно было немедленно, иначе придется ночевать в горах, греясь у бока Чинчи – ночи в октябре были довольно холодные. Большие мутные окна белого дворца выглядели все такими же непроницаемыми, как глаза слепого. Что скрывалось там, за ними, ведомо было лишь горным духам. Вдруг Хибла поняла, что не успокоится до тех пор, пока не побывает в санатории и не выяснит, есть ли там все-таки кто-то живой или нет. Может быть, горные духи сжалятся над ней и пропустят ее в запретное место? Пусть даже ей никогда не удастся выбраться, главное – попасть в санаторий, не сорваться со скалы в пропасть по дороге. Ведь то, померещились ей мальчик и мужчина на мосту или существовали на самом деле, не было главной причиной ее желания отправиться в рискованный поход. Неожиданно для себя Хибла вдруг осознала, что санаторий «Седьмое небо» – единственное место в округе, где она еще не искала.
Глаза альбатроса
Издали шум моря походил на грохот мчащегося по рельсам грузового поезда – тяжеловесного «товарняка» нескончаемой длины. И, лишь приблизившись к полосе прибоя, можно было различить в едином монотонном шуме множество звуков, издаваемых разбушевавшейся стихией: угрожающее завывание ветра, яростные удары волн о берег, шипение тающих пенных брызг, рокот смещаемой галечной массы и стук скачущих по дну огромных булыжников. Иногда в непрекращающийся тревожный гул вклинивались пронзительные крики чаек, похожие на панические вопли утопающих, уже осознавших, что помощь не подоспеет вовремя. Но чайки не терпели бедствие – они готовились пировать и носились над водой белыми бестиями, высматривая в метущихся волнах свою добычу. Завидев рыбу, птицы камнем падали вниз, хватали ее мощными, как тиски, клювами, и, если та оказывалась слишком крупной, чтобы проглотить целиком, стрелой мчались на опустевшие пляжи, увлекая за собой стаю менее удачливых сородичей, тоже желающих полакомиться свежим уловом. Там добыча мгновенно разрывалась на куски, и дележка всегда сопровождалась душераздирающими воплями пернатых. Проглотив все, птицы еще какое-то время бегали по камням, внимательно оглядывая место пиршества в поисках случайно отлетевшего кусочка, склевывали разбрызганные потроха и чешую и затем, одна за другой, вновь возвращались к охоте.