Вошла Жанна, при этом неуклюже толкнула массивным бедром дверь, и та, резко распахнувшись, ударилась в выкрашенную светло-голубой краской стену. Матовое пупырчатое стекло в двери мелко задребезжало. Жанна волокла перед собой внушительный узел, который бросила рядом с кроватью Хиблы со словами:
– Пожитки твои собрали. Через час машина в город пойдет за продуктами, с ней и уедешь, поняла? Чтоб духу твоего здесь больше не было!
Хибла не стала спорить, лишь устало прикрыла глаза и ждала, когда Жанна уйдет. Спрашивать что-либо не было смысла: все равно не ответит. Но можно было попытаться кое-что разузнать самой.
Как только тяжелые шаги стихли, она попыталась подняться. Голова кружилась, тело слушалось плохо, но Хибле не терпелось дойти до седьмой палаты, найти Лилю и спросить у нее, что произошло. Она побрела по коридору, держась за стены и на ходу соображая, на каком этаже и в каком крыле здания сейчас находится. Выяснилось, что этаж тот самый, где ее схватили. Наверное, занесли в ближайшую свободную палату. Значит, нужно спуститься на два этажа ниже. И желательно не попасться на глаза Жанне или Лобачеву, которым, скорее всего, не понравится, что Хибла рыщет по зданию санатория.
Из дальнего конца коридора за спиной послышался тяжелый топот нескольких пар ног, и Хибла в ужасе сползла по стене, присев на корточки, – решила, что врачи или санитары заметили ее и погнались следом. Но в следующий миг она поняла, что это не так. Два санитара действительно приближались к ней быстрым шагом, но совсем на нее не смотрели. Каждый толкал перед собой металлическую каталку, на каких по санаторию перевозили все подряд: еду для лежачих больных, постельное белье, средства для уборки. На этот раз на каталках лежало что-то непонятное, и когда санитары промчались мимо, Хибла вздрогнула от ужаса: на первой каталке она заметила голые мужские ступни, выглядывающие из-под белой простыни, а на второй – детскую ручку, свесившуюся вниз. «Лиля! – вспыхнула в голове страшная догадка. – Так вот почему нервничал Лобачев!» – поняла Хибла. Она хотела было броситься вдогонку, но вдруг чья-то грубая, сильная рука схватила ее за воротник халата, рывком приподняла и потянула куда-то. Хибле только и оставалось, что торопливо перебирать ногами по скользкому полу. Обернувшись, насколько это было возможно (мешала чужая рука, вцепившаяся в шею), Хибла увидела массивную спину и рыжие кудри Жанны. Санитарка втолкнула ее в те же двери, откуда Хибла только что вышла, и выдала тираду:
– Запру тебя, чтоб не шлялась! Через час выведу и сама в машину посажу. И чтоб больше… И так натворила делов, а нам теперь расхлебывать! И мне из-за тебя влетит еще! Связалась с дурой!
– Почему Лиля умерла? – в отчаянии воскликнула Хибла, не надеясь услышать ответ, но Жанна ответила:
– Из-за тебя! Нечего было лезть, куда не следовало! Еще и приезжий этот концы отдал! Жди теперь проверку из Москвы! Это ты все испортила! Зачем свой нос сунула?!
– Да что ты врешь?! Я ведь ничего не сделала! – выкрикнула Хибла, дрожа от негодования. Да как эта Жанна смеет обвинять ее?! Ведь это Лобачев!
– Ты помешала, и все не успели вовремя уйти из лаборатории, – прошипела Жанна, понизив голос, и опасливо оглянулась, словно боясь, что услышит кто-то еще. – Лобачев сказал, какое-то поле было нарушено… Из-за тебя, в общем! – И яростно захлопнула дверь. Стекла не вылетели лишь чудом. В замочной скважине заскрежетало, и Хибла поняла, что ее заперли. А еще она поняла, что на нее решили свалить какой-то неудачный эксперимент, закончившийся двумя трагическими смертями. Именно поэтому ее хотят срочно вывезти из санатория, чтоб не наболтала лишнего, когда прилетит проверка из Москвы.
Всю дорогу до родного села Хибла тряслась в грузовом отсеке автомобиля, захлебываясь рыданиями, душившими её из-за жалости к Лиле и чувства вины в ее трагической гибели. Хорошо, что грузовик дребезжал всеми своими составными частями, подпрыгивая на каменистой неровной дороге, и водитель не мог слышать горестные завывания своей пассажирки.
Родители были удивлены ее неожиданным приездом и встревожены расстроенным видом, засыпали вопросами. Пришлось соврать что-то. Судя по их лицам, они ей вряд ли поверили, но отстали. Жизнь потекла, как и раньше, домашние хлопоты навалились на нее, и времени на горестные думы не осталось. Хибла вспоминала о происшествии в санатории лишь поздно вечером, уже засыпая, и с каждым разом ей все больше казалось, что ее обманули и в случившейся трагедии нет ее вины. Подозрение, что доктор Лобачев скрыл от нее что-то нехорошее, незаконное, усиливалось день ото дня. Однажды Хибла все же решила пойти в милицию. «Меня могут упечь в психушку, – вспомнила она угрозу главного врача. – Но в санатории ведь остались еще дети! Что он там делает с ними? Может быть, тоже отводит в процедурную номер один и оставляет наедине с очередным важным гостем? Там творится что-то противозаконное и очень плохое. Дети страдают, и я должна сообщить!» – решилась она.