– Ты хочешь, чтобы я надела это?
Он отрицательно кивнул и сказал:
– Я хочу надеть на тебя это.
Сопливый извращенец!
Немного помедлив, я все-таки собрала волю в кулак. Я заставила себя закрыть рот и подчиняться. Здесь парадом командую не я. Здесь меня в одну секунду отправят на тот свет без поминок, а потому я вытянула левую ногу. Он медленно пропустил стопу сквозь кружева. Второй рукой он взял мою правую ногу, потянул к себе и пропустил её сквозь ткань. Тонкая, нежная, как паутина, она заскользила вверх по ногам, поднимая волну мурашек. Он улыбнулся и прикоснулся ладонью к голени, пальцами чувствуя мелкую рябь страха и возбуждения на моей коже. Его глаза жадно скользнули по моему телу. Он облизнул губы, поднял на меня глаза:
– Ложись, – тихо сказал он.
Я подчинилась. Закрыв глаза, я слушала, как колотится сердце, дыхание горячими толчками выходит из легких. Максим залюбовался тем, как трепещет на моей шее пульс, наслаждаясь моим страхом. Он пододвинулся ближе и потянул косок ткани вверх по бедрам, сопровождая его своими горячими ладонями. Прохладная ткань просочилась между ног, как вода и легла на тело нежно, мягко, закрывая собой мою неловкость, мой стыд, мой страх.
– Удобно? – тихо спросил он.
Я кивнула. Максим запустил указательный палец под кружево и повел его от внешней части бедра к внутренней, прикасаясь к моей коже тыльной стороной пальца, медленно растягивая сладость предвкушения. И когда его палец оказался между моих ног мы оба выдохнули – я быстро и шумно, он медленно, тихо, сдержанно. Никогда страх не был таким сладким. Никогда ненависть не была такой пленительной. Несколько секунд, терпких, пьянящих, сводящих с ума, мы оба ждали, что произойдет дальше.
Он убрал руку. В полнейшей тишине, под шелест нашего дыхания, прозвучало тихое: «Садись».
Я поднялась. Я открыла глаза, но не могла заставить себя их поднять. Мне казалось, то, что происходит сейчас, мне не по карману. Я к такому не готова. Я совершенно не понимаю, что делать. Одно прикосновение, несколько слов и музыка его дыхания сделали меня его вещью. И, несмотря на ужас, мне доставляет сумасшедшее удовольствие принадлежать ему. Я не помню, сколько ему лет, я не помню, сколько лет мне. Не помню, что меня останавливало тогда, когда он звал меня к себе в постель? Гордыня, предрассудки, уголовный кодекс? Сколько же сотен лет прошло между этим мгновением и «пойдем со мной»?
– Посмотри на меня.
Я мотнула головой. Не могу. Неужели ты не видишь, что я не могу?
Ладонь на моей щеке и его рука мягко тянет мое лицо наверх. Я мотнула головой, зажимаясь, закрывая руками лицо – все, о чем я думаю, сейчас написано на нем и я не могу ему это показать. Он взял меня за запястья и нежно, но настойчиво потянул на себя, а в следующее мгновение он уже обнимал меня и мои руки лежали на его спине, чувствуя рельеф мышц под тонкой тканью, тепло его тела. Он потянул меня на себя. Я покорно следовала за его руками. Он повернулся, сел на матрас и посадил меня сверху. Его руки нетерпеливо забрались под кружево, и он притянул мои бедра к своим. Как же приятно чувствовать его возбуждение… Руки его выбрались из паутины трусиков и поползли вверх по спине. Он слегка отклонился от меня, и я тут же закрыла грудь руками.
– Убери, – прошептал он.
Я замотала головой. Нет. Не могу.
– Почему?
Что мне ответить? Как объяснить? Какими словами мне рассказать, до чего же я стыжусь собственного тела? То, что раньше было таким красивым, таким манящим, таким желанным, теперь теряло объем, становилось плоским, бесцветным и как будто совсем чужим. И там, где я знала каждую черточку, каждую впадину и родинку, стало появляться то, что ко мне никак не может относиться. Я не узнавала свое тело. Неровности рельефа, разорванное и абы как склеенное заново полотно кожи, утерянные навсегда округлости, которые, как ты ни старайся, уже никогда не будут такими, как в восемнадцать. Это все не мое. Как я могу показать ему грудь, которая после кормления ребенка висела, в прямом смысле этого слова? Его любовницам сколько? Семнадцать, восемнадцать лет отроду? Да даже если и двадцать пять. Нерожавшая Светка может похвастаться такой грудью, какой можно орехи колоть. А что могу показать я?
– Марина…
– Я не могу, – сказала я, снова пряча лицо.
– Почему?
– Это некрасиво.
– Глупая… – выдохнул он, и снова взял меня за запястья.
– Не делай этого, – взмолилась я. – Пожалуйста, не надо.
Его руки снова вернулись на мою спину.
– Хорошо. Тогда давай спрячем твою грудь, чтобы она тебя не смущала?