Я кивнула. В его руках оказался бюстгальтер.
– Он застегивается впереди, – сказал Максим, намекая на то, что чтобы надеть его, мне все равно придется оторвать руки от груди.
– Закрой глаза, – сказала я.
Он засмеялся, кивнул и закрыл глаза. Я убрала руки от груди и завела их за спину, чтобы быстро продеть их в лямки, и в этот момент он открыл глаза. Пока я судорожно запихивала руки в нижнее бельё, которое он держал в своих руках, его взгляд медленно скользил по мне, изучая предмет моих главных комплексов. Я попыталась забрать бюстгальтер из его рук и застегнуть его сама, но он поднял на меня глаза и настойчиво произнес:
– Я сам.
Пока его руки бережно одевали меня, он спросил:
– Зачем так зацикливаться на этом?
Зачем? Зачем… сложно было подобрать слова, почему именно грудь являет собой визитную карточку женщины. Почему именно её внешний вид так заботит любую, и почему именно она, будучи в совершенно непотребном состоянии заставляет меня чувствовать себя на десять лет страшнее моего реального возраста? Наверное, это как-то объясняется физиологией, психологией или эволюцией. Черт его знает – почему, но это важно. Я ничего не ответила. Он не повторил вопроса. Замок бюстгальтера тихонько щелкнул. Максим оглядел лиф и то, как он сел, с наслаждением глядя на его содержимое. Он неспешно поправил лямки и боковины, а затем сделал то, что меня смутило, но сильнее удивило – он аккуратно залез рукой в чашечку и, проводя горячими руками по возбужденной светло-розовой плоти, поправил грудь, укладывая её так, как ей положено лежать. Такой узнаваемый жест, повседневный ритуал, который знаком каждой женщине, у которой уже есть что складывать в нижнее бельё. Женщине! Но не мужчине. Ни одному мужчине в голову не придет задумываться, как происходит этот процесс, как ни одной женщине не придет в голову наблюдать, как он натягивает на себя трусы (особенно после десяти лет брака), потому как к определенному моменту тебе становится неинтересно даже то, носит ли он их вообще. Вряд ли хоть один из них хотя бы раз в жизни вообще замечал это быстрое движение, которое они, хоть и краем глаза, но наблюдают каждый день. Мужчине нет до этого дела, и это совершенно логично. Логично, если твоя семья растила тебя по заранее одобренным обществом алгоритмам. Если в семье соблюдались элементарные правила морали и этики. Если мать вела себя, как подобает матери, а не… Он повторил это со второй грудью, и, глядя на это, я спросила:
– Максим?
Он вопросительно вскинул на меня серые глаза.
– А твоя мама, она…
Он все еще вопросительно смотрел на меня, глядя, как я пытаюсь подобрать слово, которое в этой ситуации не сведет хрупкий мир на «нет».
– Она… била тебя?
Это все, на что у меня повернулся язык, хотя, видит Бог, я думала о другом.
Максим засмеялся. Он притянул меня к себе и начал медленно, с наслаждением покрывать мою грудь легкими поцелуями, приговаривая при этом:
– Нет, Кукла. Моя мать не была меня, – я закрыла глаза, утопая в этих нежных прикосновениях, слушая его голос. – Она не купалась со мной в одной ванной и не спала в одной постели голой, не заставляла меня трогать её в неправильных местах, – он тихонько укусил меня. Я вздрогнула и закусила губу. Он продолжил целовать, нежно поглаживая по спине. – Она не насиловала меня, не закрывала меня в кладовке. В общем, она не издевалась надо мной.
– Тогда за что же ты так ненавидишь женщин?
Он остановился и посмотрел на меня. Я опустила глаза и встретилась с его удивленными серыми глазами. Искренне удивленными:
– Ненавижу?
Я лишь открыла рот, не зная, как реагировать на очевидный резонанс:
– А как же ты это называешь?
– Я называю это восхищением.
– Думаешь, так выглядит восхищение?
– А как оно ДОЛЖНО выглядеть, по-твоему?
– Не знаю…
– И никто не знает. Могут лишь предполагать и ссылаться на полюбившиеся примеры. Но чужие примеры мне не интересны. МОЁ восхищение выглядит именно так.
Я смотрела на него и думала, как же такое умозаключение родилось в голове у несовершеннолетнего парня? Я сидела на нем сверху и чувствовала его член, упирающийся прямо в меня, видела блеск в глазах, замечала, как он облизывает губы, глядя на меня, словно голодная псина. Он хочет меня. Хочет, но не трогает. Даже у меня все мысли были только о том, как бы стянуть с него джинсы, и если бы я до жути не боялась его, уже давно бы это сделала. Меня сдерживает страх, а что сдерживает его?
Тут он притянул меня к себе и перевернул. Я оказалась внизу, он наверху. Глядя мне в глаза, он прошептал:
– Я обожаю женщин, люблю их и восхищаюсь ими. Я преклоняюсь перед ними. Я не знаю ни одной твари на земле, что была бы прекраснее женщины. Именно поэтому ты здесь, Кукла.