Кто-то в зале возмутился, но Херувим настоял на своем:
– Давайте не будем торопиться. Еще вся ночь впереди. Мы успеем сделать все, что вам в голову взбредет. Так что давайте наращивать темп постепенно. Итак, классика, сзади, без посторонних приспособлений. Да – да, мой друг, бутылки из-под шампанского отменяются, а иначе наши дамы не дотянут до утра. Начнем с полсотни. Поехали!
Меня окатило холодным потом. Я открыла глаза и повернулась к Светке. Она смотрела на меня и даже сквозь маску, напрочь закрывающую лицо, я видела её ужас. Её затрясло. Мне не показалось, мне не послышалось, и сейчас её буду иметь на глазах у всех. Грубо, грязно, больно. И если не в этот раз, то в течение ближайшего часа раскурочат все внутри неё, не оставят живого места. Тело Светки заходились в истерике, и даже сквозь гул толпы я слышала, как она плачет. Среди всех унижений, что знает человечество, сексуальное насилие – одно из самых страшных. Но если и можно сделать его еще более жутким, то только превратив его в публичное надругательство.
Что же ты медлишь, дурочка? Нажимай эту гребаную кнопку.
И, словно услышав мои слова, Светка зацепила пальцами ноги пластиковую крышку и нажала на кнопку перед собой.
Створки люка распахнулись. Сверху над головой что-то щелкнуло. Молодой парень, сидевший за столиком в первом ряду, молча и хмуро наблюдавший все представление, дернулся и подскочил со стула.
Господи…
Я полетела вниз.
Глава 8. Палачи и факелы
Я летела вниз внутри какого-то желоба и вопила. Стенки больно лупили меня по бокам и обдирали кожу, но этого я даже не замечала. Страх сожрал все, и кроме всепоглощающего ужаса я не чувствовала ничего. И когда желоб закончился, я полетела в свободном падении.
Удар. Всплеск. Вода больно ударила меня по заду и спине, обхватила тело и залилась в рот, прежде, чем я закрыла его. Меня пронзило холодом, воздух в легких сковало судорогой, и я судорожно замахала руками и ногами.
Где я? Что со мной?
Тело быстро переняло температуру воды и стало согреваться. Я барахталась и вертелась. В легких заныло – надо выбираться.
Я открыла глаза и в первое мгновение не могла понять, что вижу, но секунды спустя я поняла, что под ногами у меня кафельный пол и стены. Подняла голову наверх – там все размывала рябь поверхности, но был виден белый высокий потолок. Я поплыла наверх.
Вынырнула. Глубокий жадный вдох эхом отразился от высоких потолков. Это бассейн. Действующий – вода свежая, пахнет хлоркой, потолки свежевыкрашенные, бортики чистые, по стенам лавочки, на вешалках полотенца и банные халаты. Бассейн большой, пятидесятиметровый.
Мое сердце все еще колотилось о мои внутренности, но разум уже начинал понимать – я жива.
– Плыви сюда! – донеслось до меня откуда-то сзади. Я обернулась. На противоположном конце, прямо на бортике на корточках восседал Низкий с банным халатом в руках. Он улыбнулся мне, как старой школьной подруге и помахал рукой. Я повернулась в противоположную от него сторону и быстро поплыла к другому бортику. Подальше от него, от его отвратительной улыбочки и его друзей. Он засмеялся:
– Я же тебе помочь хочу, а ты…
Он поднялся и стал смотреть, как я плыву к металлической лесенке, ведущей из бассейна наверх. Я доплыла до бортика, вцепилась в нижнюю ступеньку и только теперь увидела, как сильно дрожат руки. Я быстро выбралась наверх и бросилась к первой же вешалке. Схватив белый банный халат, я завернулась в него и побежала.
Низкий ожидал от меня чего-то подобного, но не ожидал такой прыти. С секундным запозданием он рванул к одному из выходов. Их было два, но я, само собой, бежала к тому, что был ближе ко мне. Низкий крикнул что-то нечленораздельное, но мне было плевать – выход был буквально в десяти метрах от меня. Убежать бы, а потом разберемся – куда и как. Я слышала, как Низкий ускорился, слышала шлепанье моих собственных босых ног. Я обогнула еще один угол бассейна, вышла на финишную прямую, когда проход загородила тень. Среагировать я не успела, и мокрые ноги понесли меня прямиком к человеку стоящему в проеме низкой двери. Низкий сбросил ход, а я на всем ходу влетела в черную тень. Человек засмеялся:
– Тише, Кукла, тише.
Я взвыла и попыталась вырваться, но крепкие руки намертво вцепились в мое тело. Я пыталась пинаться, кусаться, толкаться, но все мои попытки пресекались быстрыми, точными движениями и отдавались смехом. Красивым и мелодичным.
Я завизжала. Отчаянье переполнило меня и превратилось в неконтролируемый поток ужаса, который лился из меня самыми искренними словами, идущими от самого сердца:
– Тварь подзаборная! – я даже не кричала, а истерично хрипела, упираясь головой в плечо, задыхаясь жаром его тела. – Безродная скотина! Грязное животное! Все тебе вернется. Получишь сполна, сука. Вернется тебе твое дерьмо. Не бывает такого, чтобы не возвращалось. Еще никому не сходило с рук. Слышишь, тварь? Подыхать будешь в канаве, один, как плешивый помойный пес, и на тебя будут плевать, и вытирать ноги о твою шкуру, пока ты будешь хрипеть и захлебываться своим же дерьмом. И никто не придет к тебе. Никто не сжалится над тобой. Никто не заплачет, узнав, что ты подох. И никто, слышишь меня, тварь, никто не похоронит тебя. Так и будешь гнить на глазах у людей. Как ты того заслуживаешь, животное. Как ты заслуживаешь…
Я завыла, зарыдала, захлебнулась своим ужасом. Я тряслась в страхе, пока Максим, обнимая меня и гладя по голове, тихо приговаривал:
– Я знаю, Кукла. Я знаю…
Честно говоря, я плохо помню, как оказалась здесь, просто в какой-то момент сознание включилось, и я поняла, что все еще жива. Огляделась – низкий, грязный потолок, обшарпанные стены с облупившейся краской, грязный бетонный пол. Твою мать… когда же закончится этот ад? Хоть бы придушили из жалости. Жалость? Куда уж там…
– Очнулась, – послышался тихий голос откуда-то из дальнего угла.
Я закрыла глаза и откинулась на спинку стула, на котором сидела. В гудящей голове роились мысли, и мне казалось это странным – я чувствовала себя живым трупом, и то, что я о чем-то думала, мне казалось каким-то остаточным рефлексом умирающего тела, как предсмертные судороги. Я думала о том, что без сознания человек сидеть не может, и раз я сижу, значит, все это время я была в себе. Тогда почему ничего не помню? Я одета и обута. Кто меня одевал и когда? И как так вышло, что я этого не запомнила?
Из тени возник человек – высокий, худой. Я окинула взглядом Молчуна. Он смотрел в землю передо мной и не смел поднять глаз. Чего он хочет от меня? Чего стоит тут передо мной? И только я открыла рот, чтобы задать ему этот вопрос, как Молчун поднял взгляд, размахнулся и со всей силы ударил меня по лицу.
Голову откинуло в сторону, а через мгновение пришла боль – резкая, пронзающая, взрывающая голову. Я закричала. В голове словно включили свет – стало ясно и четко. Я закрыла лицо руками, но тут же сильная и невероятно цепкая рука, впилась в мою шею, подняла меня со стула, и следом – резкий сильный удар в живот. Я заскулила, сгибаясь пополам, падая на четвереньки, но Молчун поднял меня на ноги и ударил еще несколько раз. Бил он сильно, резко, со знанием дела. Движения его были четкими и всегда прилетали точно в цель. Он бил профессионально и с наслаждением. И все это в кромешной тишине. Он ничего не говорил и лишь звук его выдохов каждый раз, когда его рука достигала моего тела, говорил о том, что меня лупит человек. Боль взрывалась по всему телу, заставляя меня задыхаться. Я перестала орать – я еле дышала. Потом боль просто слилась в единое целое, разливаясь по телу. Наконец, после очередного удара в живот, меня скрутило – желудок поднялся наверх и меня вырвало.
– Все, хватит, – прозвучал тихий голос из дальнего угла.
Я упала и лежала на грязном бетонном полу. Хриплый, прерывистый, рваный вдох входил в меня, а выходил звук похожий на свист спущенного колеса. Агония затмила собой все. Я ничего не видела и не слышала. Я не видела, как тот, что стоял в темном углу, вышел на свет и подошел к Молчуну. Егор посмотрел на него прямо и открыто. Брата он никогда не боялся. Максим посмотрел не него, потом на скрючившееся на полу тело, потом он снова перевел взгляд на парня: