До того, как я познакомилась с Леной- Любой, я не очень задумывалась над тем, каково людям, которые не могут, как я, сколько угодно бегать, прыгать, лазить по деревьям и всё такое. А потом какое-то время только об этом и думала. Ну, если бы и я чего-то не могла, как бы я жила? И я всё чаще залезала на изгородь из ракушечника и смотрела на то, что происходило на соседнем пляже, где располагался санаторий для детей больных туберкулёзом. Там совсем рядом с берегом были построены крытые веранды, где стояли рядами кровати, а на них лежали больные ребята. Их туда привозили на колясках или приносили на руках. А потом я познакомилась с подругой Маши, которая приехала к ней в гости из Москвы. Она и наша вожатая вместе учились в Москве, в университете на Ленинских Горах. И эта подруга, когда узнала о нашем с Любой приключении, сказала мне:
— Я считаю, что ты поступила правильно. — и многозначительно посмотрела на Машу, которая так не думала. — Меня желание увидеть море поставило на ноги в прямом смысле этих слов.
Мы во время войны жили в Москве. Мама работала на заводе, я училась в школе, а папа воевал. Дом у нас был старый двухэтажный на восемь квартир. Отапливался дровами. Мама ночевала на заводе, потому что добираться домой, особенно зимой, у неё не хватало сил. Дорога в один конец занимала два часа, и половину пути нужно было идти пешком. Так что виделись мы с мамой только по выходным. Мне помогала старенькая соседка. Я отоваривала в магазине нам и ей хлебные карточки, а она варила для меня суп и кашу.
Военные зимы были очень морозными. Соседка говорила, что такие зимы были только в годы революции. В комнате было так холодно, что вода на подоконнике замерзала. Я часто болела. Всё время кашляла.
Осенью 44 года у меня нашли туберкулёз. Маме дали справку, что я тяжело больна. Она ушла с завода и нашла работу близко от дома. Я ещё совсем недавно так мечтала видеть её каждый день, а теперь у меня не хватало сил радоваться даже этому. В поликлинику мы ходили со стулом. Каждые двадцать шагов мама опускала его на тротуар, и я отдыхала. Школу я оставила, лежала дома в кровати и ждала, когда мама придёт с работы и накормит меня. Мне даже ложку трудно было держать. Ребята из класса приносили мне задания по всем предметам, но я не открывала учебников. А ведь все шесть лет до этого была круглой отличницей.
После Нового Года меня положили в больницу, и я узнала, что у меня та болезнь, от которой умерли два мои любимых писателя — Чехов и Гарин-Михайловский. Чахотка. Как ни странно, но после этого мне очень захотелось выздороветь. А может я просто впервые осознала, что могу умереть. И тут маме дали для меня путёвку в Крым в туберкулёзный санаторий.
Я сразу же представила себе картину Айвазовского, где на берегу бушующего моря стоял Пушкин. Вообще-то её рисовали два художника. Айвазовский писал море, а Репин — фигуру Пушкина. Эту картину нам показывала моя любимая учительница русского языка.
Дорога в Крым была очень тяжёлой. Но я готова была всё вытерпеть. Я убедила себя, что если увижу море, то сразу стану выздоравливать. Но не тут то было!
Я приехала такой слабой, что меня поместили в отдельную палату. О море и речи не было. В этой палате были ещё пустые койки, на которые через несколько дней положили двух девочек. Однажды я услышала, как одна нянечка сказала другой: «Эти через неделю уйдут». Я удивилась тогда, куда же мы можем уйти, если даже сидеть не можем? О плохом я не подумала. Но на следующее утро одна кровать опустела, и я стала догадываться, почему мы в отдельной палате. Всё внутри меня просто заледенело от страха. Кровать второй девочки стояла так, что я её не видела. Мне слышно было только, как она кашляет. Когда она затихала, у меня обрывалось всё внутри. Я думала, что если она «уйдёт», следующей буду я. Так прошло ещё несколько дней. А потом в одно, как оказалось действительно прекрасное утро, к нам пришёл настоящий Иван-царевич в белом халате. Это был преподаватель лечебной физкультуры очень похожий на артиста Столярова, который играл в кино сказочных героев. Он громко поздоровался и спросил:
— Зарядку делали?
Мне показалось это очень обидным, и я ответила за двоих:
— Вы разве не видите, что мы лежачие?!
— Если я лягу, — ответил он. — то я тоже буду лежачий. Положение лёжа от зарядки не освобождает. Так, поставили руки на локти и начали вращения кистями. И…и…раз!
Я не знаю, как это получилось, но вопреки своему желанию, я выполнила его команду. Теперь каждое утро он врывался в нашу палату и заставлял нас лёжа сгибать ноги и руки, переворачиваться с боку на бок, подтягивать подбородок к груди. Он шумно ругал и хвалил нас, как будто мы были обычными девочками. При нём мы не чувствовали себя больными. Я познакомилась со второй девочкой. Её звали Наташа. Она была младше меня на два класса. Мы стали разговаривать, обсуждать медсестёр и врачей и вместе ждать Сан Саныча. Через неделю он сказал: