Я заметил, что с места, на котором он сидел, хорошо просматривалась дорога, а если на ней появлялся, с его точки зрения, подозрительный человек, он загонял корову за большой развесистый куст ежевики, словно нарочно для этой цели выращенный в саду.
Корова, по-видимому, так к этому привыкла, что как только дядя Сандро вставал, а то и не вставая, бывало, подергивал веревкой, она сама брела за куст и, выглядывая оттуда, ждала, пока пройдет подозрительный человек. Кстати, я ни разу не слышал, чтобы эта корова замычала.
Я этим не хочу сказать, что дядя Сандро приучил ее к молчанию или она сама понимала незаконность своего пребывания в пригороде. Все же было довольно странно видеть столь уж бессловесное животное.
В тот первый раз, когда я его посетил в саду, произошел забавный эпизод. Внизу на дороге появился милиционер, судя по буханке хлеба, которую он держал под мышкой, местный человек. Дядя Сандро, продолжая сидеть на своем потнике, слегка приосанился.
Милиционер, поравнявшись с нами, остановился у забора, почему-то бросил тоскливый взгляд на одну из яблонь, потом на дядю Сандро и сказал:
— Пасешь?
— Пасу, — твердо ответил дядя Сандро.
— Хорошую ты мне яблоню отвел, — вздохнул милиционер и снова оглядел яблоню, на которой, как я теперь заметил, и в самом деле почти не было плодов. Это была яблоня местного сорта.
— Сам выбирал, — ответил дядя Сандро загадочно.
— Хорошо ты мне удружил, по-соседски, — сказал милиционер и, укрепив под мышкой буханку, двинулся дальше, все еще продолжая ворчать.
— Что такое? — спросил я.
— Из-за коровы отвел ему яблоню, — сказал дядя Сандро, — а она в этом году, как видишь, не дала урожая. Вот он и сердится.
— И давно это вы так? — спросил я.
— Шестой год, — сказал дядя Сандро, — раньше я коз держал. Выбрать дерево я ему даю весной. В этом году ему не повезло. Я ему дал в придачу сливу-скороспелку, но он все равно недоволен.
Я спросил у него, чего он все следит за дорогой, если уж с милиционером у него налажены деловые отношения.
— А райсовет? — сказал дядя Сандро.
— Отведи и им какое-нибудь дерево, — предложил я.
— На всех не напасешься, — ответил он, как мне показалось, несколько раздраженный неуместной шутливостью моего тона.
Приходя сюда, я обычно усаживался рядом с ним, и мы беседовали, причем дядя Сандро предупреждал меня, чтобы я не сидел на голой земле, ибо от этого, по его мнению, происходит большинство болезней. Сидеть, уверял он, надо на камне, на бревне, на шкуре животного или, в крайнем случае, если ничего нет, на собственной шапке. По его словам, за всю свою долгую жизнь он ни разу не сидел на земле.
— И, как ты видишь, я неплохо сохранился, — говорил он, поглаживая ладонью свое лицо. На это возразить было нечего.
Почти по любому поводу он вспоминал случаи из своей бурной жизни или меня просил рассказать о том, что делается на свете. Слушал внимательно, но не слишком удивляясь, словно все, что происходит теперь, это — разновидность того, что он давно знал или сам пережил.
Когда я ему рассказал об убийстве президента Кеннеди и том, что убийцу нашли, он спокойно меня выслушал и, обращаясь ко мне, как бы давая мне дружеский совет, сказал:
— Если ты собираешься убить человека, ты должен это сделать так, чтобы тебя не нашли… А так убить каждый дурак может…
Подвиги в космосе как будто оставили его равнодушным. Главное, что меня слегка раздражало, он сначала обо всем очень подробно расспрашивал, а потом, выслушав, махал рукой, мол, все это неправда.
— Один человек из нашей деревни, — сказал он как-то после очередного моего космического рассказа, — вбил кол у себя в огороде, а потом всем говорил, что это — середина земли. Попробуй проверь!
Меня это задело, и я, несколько горячась, стал доказывать, что тут не может быть никакого обмана.
— Послушай сюда, — сказал он и сановито дотронулся до своих серебристых усов, — один пастух, когда кончился март — самый дождливый и неприятный для пастухов месяц, оказывается, сказал: «Слава Богу, кончился этот вонючий март, теперь и вздохнуть можно».
Услышал это март и обиделся на пастуха. Ну, говорит, покажу я этому негодяю. Просит март у апреля: «Одолжи мне пару дней, отомщу я этому голодранцу за оскорбление». — «Хорошо, — говорит апрель, — пару дней я тебе дам по-соседски, но больше не проси, потому что самому времени не хватает».
Взял март у апреля два дня и нагнал такую погоду, что по нужде не выйдешь из-под крыши, а не то чтобы стадо вывести. Что делать? Голодные козы кричат, козлята беспокоятся, без молока вот-вот перемрут. И все-таки пастух вывернулся. Посадил он кошку в козий мешок и повесил за балку в сарае, где держал коз. Кошка кричит из мешка и раскачивает его над головами коз. А козы, как ты знаешь, любопытные, вроде женщин. Вот они и прозыркали два дня, стараясь понять, почему этот мешок качается и кричит кошачьим голосом, а про голод забыли. Вот так наш пастух перехитрил март.