— Что изволите… что изволите, — передразнил назир и фыркнул, — подлец ты, хоть и председатель… Я спрашиваю, долго мы будем здесь глотать пыль?
— Нам не дано знать.
— А кто же знает?
Осторожно откашлявшись в жирную ладонь, толстяк еще подобострастнее проговорил:
— Вы, господин назир, приказали указать вам путь к Белому тополю. Мы выполнили ваше приказание…
— Дурак, — процедил назир и бессильно опустил веки. Страдальческие складки залегли в уголках его изящно очерченных губ.
Вот уже часа два он сидел под тополем и нетерпеливо ждал. Кого он ждал, он не говорил, а толстяк не находил нужным спрашивать.
Сегодня его, председателя пограничного сельсовета, разбудили на рассвете шумливые люди, оказавшиеся приближенными великого назира, и приказали поднять дехкан для устройства облавы на антилоп, более известных в Средней Азии под названием джейранов. Ворчали кишлачники, потихонечку проклиная приезжих охотников, но пришлось им бросить свои дехканские дела и тащиться под палящие лучи солнца в солончаки, где, как пугливые тени, носятся легконогие джейраны. Не угнаться за ними самым резвым скакунам и, чтобы охота была успешной, нужно устраивать облавы. Много верст пришлось прошагать по знойной степи дехканам, пока они смогли вспугнуть джейранов и погнать их в нужном направлении, прямо на охотников.
В разгар охоты назир подозвал толстяка–председателя и приказал: «Веди меня в урочище Белый тополь… Знаешь дорогу?» Председатель ничего не ответил, а только кивнул головой. Назир запретил своим спутникам следовать за ним. Белый тополь оказался довольно близко, да и сам назир, очевидно неплохо знал к нему дорогу. Доехали за полчаса. Около одинокого дерева, чудом выросшего в мертвой степи и чудом уцелевшего среди буйных сухих ветров, никого не оказалось. Назир слез с лошади, решив, видимо, ждать. Кругом на много километров не видно было ни души. Вскоре потянул «афганец», и все — и степь, и холмы, и далекие горы затянуло мглой.
Злобно бормоча что–то под нос, назир смахивал песок с шелкового халата и нет–нет принимался рукавом стирать со лба испарину, размазывая бурую грязь. Ветер нисколько не освежал. Он только с силой загонял песчинки в уши, глаза, нос, раздражал.
Толстяк присел около лошадей на корточки и камчой пытался задерживать мчавшиеся по земле былинки, комки иссохшей колючки, соломинки. Духота, песок, колючий вихрь нисколько не отражались на самочувствии председателя, он даже затянул вполголоса какую–то песенку. Но ему скоро надоело петь и, сладко зевнув, он проговорил:
— Хорошая охота! А?
Едва ли он ждал ответа, просто ему было скучно и захотелось как–нибудь нарушить молчание. Но назир вдруг встрепенулся.
— Хорошая, говоришь? Ты смеешься, малоумный. Какая же это охота? Одно мучение. Только такое мужичье с дубленой шкурой, как ты, может выносить укусы проклятого гармсиля. — Помолчав, он спросил: — Послушай, ты здешний?
— Да.
— Давно живешь здесь?
— Давно.
— Как тебя звать?
— Гулямом.
— Ты Гулям Магог?
— Так меня прозвали.
— Ты что, у Кудрат–бия служил? Почему от него ушел?
Толстяк поднял очи горе и, вздохнув с таким шумом, как будто он выпускал воздух не из груди, а из могучих кузнечных мехов, пробормотал что–то насчет коловращения судеб и неблагоприятных обстоятельств, приведших курбаши Кудрат–бия на путь погибели.
— Ты знаешь, господин бараний курдюк, — нетерпеливо прервал Магога назир, — тебя должны были расстрелять?
Магог удивился:
— За что?
— Как за что? Дурья твоя башка. За дезертирство. Ты же ушел к Кудрат–бию из Красной Армии. Ты же дезертир.
Пухлое лицо Гуляма Магога олицетворяло полнейшее недоумение. Он открыл рот, чтобы возразить, но тут же, спохватился и только успел издать нечленораздельный звук — среднее между «э…» и «у…» А назир продолжал:
— Да, господин хороший, тебя уже расстреляли бы и твой жир пошел бы на плов могильным червям… А ты знаешь, болван, кому ты обязан своей вонючей жизнью?
Выразительными гримасами, суетливыми жестами коротеньких своих ручек Магог постарался показать, что он не знает имени своего спасителя. Гулям боялся, что, скажи он хоть слово, и он выдаст себя.
— Да будет тебе известно, — продолжал назир, — что мы остановили приговор…
— А разве был приговор? — вырвалось у Гуляма.
— Мы отменили приговор… вот этой самой рукой.
Он протянул руку, очевидно, надеясь, что Магог бросится целовать ее, но толстяк хитро зажмурил свои маленькие глазки и, раскачиваясь, стонал: «Велик аллах, избавивший нас от неминуемой гибели».