— Уважать… большевиков? — в свою очередь взвизгнул эфенди. — Бояться, слушаться из–под палки — это я еще понимаю, а чтобы уважать… Вы бредите!
— Именно уважают, а большевики никого не заставляют слушаться из–под палки. Вот возьмите Кошубу — самый беспощадный большевик, а он не только никого не ударил, но даже и не прикрикнул на дехканина. Его так и зовут — справедливый Кошуба…
— Э, да вы, миленький, тоже, кажется, за большевиков! Но, к черту болтологию, к черту агитацию! Наше последнее слово таково. Продержитесь месяца три–четыре. Действуйте еще осторожнее, чем до сих пор. Копите силы. Пусть большевики подумают, что начинается успокоение, пусть немного расхлябаются. Пока только усильте связи с «Мелли иттихад», с верными людьми из бывших младобухарцев, вводите их в советский аппарат, пусть они станут советскими чиновниками, пусть они проникают всюду. Чем больше будет среди большевиков наших людей, тем лучше… Действуйте. Не за горами день, когда мы бросим к вам целую армию, боевую армию, и тогда… берегитесь, большевики!
Еще продолжая говорить, эфенди направился к лошади. Назир шел за ним и упрямо повторял:
— Ничего не выйдет… Я больной. Отпустите меня. Я не могу, я поеду с вами…
Сняв с седла тяжелый хурджун, эфенди бросил его на землю и со словами: «На, слюнтяй, на мелкие расходы» — легко вскочил на коня и, не прощаясь, поскакал в сторону от тополя. Майор последовал его примеру. Через минуту фигуры всадников скрылись в густой мгле гармсиля.
Долго стоял назир в полной растерянности, вперив пустой взгляд в землю. Губы его кривились, а по щекам пробегали легкие судороги.
Снова подул резкими порывами горячий ветер, погнал по солончаку зашуршавшие, зазвеневшие песчинки, степную солому, блеклые листочки колючки. Стало еще более душно. Назир нехотя поднял голову, и тут его взгляд встретился с взглядом все так же неподвижно сидевшего на земле Гуляма Магога. На целую минуту глаза назира потемнели от ничем неприкрытого ужаса. Он мучительно соображал. Мысли его ясно читались и по глазам и по всей растерянной физиономии, и Гуляму Магогу ничего не стоило их прочесть.
«А, молодой человек, — размышлял толстяк, пока назир старался оправиться от безумного волнения, сжавшего ему до боли сердце, — ага, ты только сейчас сообразил, что мы тоже имеем уши, что мы тоже кое–что понимаем в вопросах жизни нашей родной страны и в делах некоторых темных людишек, которые из заграницы лезут со своими цепкими лапами к нашему горлу, хотят, очень хотят волосяной аркан на горле народа затянуть… Вот о чем ты думаешь, дорогой юноша. И ты думаешь еще, как бы хорошо было, если б этого неприятного свидетеля твоей неприятной беседы здесь не было. И ты еще думаешь, господин выродок, о том, как бы этому свидетелю заткнуть глотку и оставить его здесь посреди пустыни, чтобы шакалы ободрали и слопали его мясо, а солнце и гармсили высушили его кости. Ну, нет, господин потаскушка, аллах не напрасно вложил зернышко мудрости в череп Гуляму, и мы еще проведем за нос вашу паршивую желторотую милость…»
— Эй ты, жирняк, — хрипло проговорил назир, — что ты расселся, как кази–калан бухарский…
— А, что угодно вашей милости?
— Ты что, оглох? Иди сюда… Положи хурджун на нашего коня…
— А? — Магог приложил ладонь к уху и рысцой побежал к назиру. — А? Что вы изволили приказывать? Ветер, господин… относит ваши слова, господин…
— Да ты глуховат, я вижу, — с заметным облегчением сказал назир и повторил крикливым, капризным голосом приказание.
— Будет исполнено, будет исполнено, вот теперь мы слышим… — и Гулям Магог потащил тяжелый хурджув к своей лошади.
— Стой! — крикнул назир. — Стой… не туда несешь, говорят тебе… глухой дурак. У тебя жиром, что ли, уши заплыли?
Но до тех пор, пока он не схватил за плечо Гулям Магога, тот так и не обернулся на крик.
Толстяк так наивно моргал глазами, так забавно оттопыривал нижнюю губу, что назир, даже если и имел в душе какие–нибудь сомнения, теперь окончательно уверовал в то, что этот грузный, бестолковый степняк глуховат, придурковат и совершенно безвреден. Проследив за тем, чтобы хурджун был хорошо приторочен к седлу, назир взобрался на коня и, приказав показывать дорогу, направился к далеким холмам, чуть маячившим в желто–пегой мари.
Но когда Гулям Магог, следуя приказанию, вздумал поехать впереди, назир истерическим выкриком остановил его: