Я также присутствовал на нескольких совещаниях, которые легион проводил в частном порядке. Сангвиний всегда присутствовал на них вместе со старшими командирами собранных им войск. Его нежелание вступать в бой было поразительным. Он считал это пустой тратой ресурсов и полагал, что Илех можно склонить на свою сторону путем переговоров. Поскольку перспективы такого исхода уменьшались в течении нескольких недель, он приказал подтянуть всю мощь флота легиона и готовиться к атаке, позаботившись о том, чтобы продвижение выглядело не только уверенным, но и демонстративным. Хотя манера переговоров оставалась вежливой, намерения были ясны.
На одной из последних частных встреч перед тем, как мы начали действовать, он мне показался угрюмым. Мы сидели за длинным столом в одном из залов совета «Слезы». Азкаэллон утверждал, что больше ничего не получится решить путь переговоров. Его поддержал знаменитый первый капитан Ралдорон, который активно участвовал на Никее вместе со своим примархом и теперь, казалось, жаждал наверстать упущенное. Он произвел на меня большое впечатление — там, где Азкаэллон был властным и жестоким, Ралдорон выглядел почти… человеком. Я не сомневался, что они оба были абсолютно ужасающими, когда их ничего не сковывало, но сейчас они говори спокойно и производили впечатление таких же отточенных и цивилизованных, как лучшие из обычных послов Терры.
— Я больше не верю в то, что они ведут честные переговоры, — категорично заявил Азкаэллон. — Все, чего они добиваются — это отсрочка, которая дает им время подготовиться.
Ралдорон кивнул.
— Мы протянули им руку. Они знают о нас больше, чем во время первого контакта, и все равно сдерживаются. Ничто не убедит меня в том, что теперь они намерены мирно разрешить это дело.
Сангвиний откинулся на своем троен, выражение его лица было задумчивым.
— Мы уже продемонстрировали на что способны, — произнес он. — Это упрямство. Но я пока не готов сдаваться. Мастер Флота, как обстоят дела с подготовкой пустотных кораблей?
— Развертывание завершено, — ответил Мастер Флота Астиан, еще одна добрая натура в легионе, судя по моему ограниченному опыту. — Мы можем нанести удар по вашему приказу. Орбитальное превосходство будет достигнуто в течении трех дней.
Азкаэллон покачал головой.
— Три дня. — Он поднял глаза на своего примарха. — У них есть тактические данные. Зачем продолжать упорствовать?
— Потому что они верят, что сумеют что-то отыскать, — ответил примарх. — Призрачная удача, или, может, избавление. Они надеются. Они верят. Мы еще не изгнали это из них.
Ралдорон мрачно усмехнулся.
— Мы могли бы это сделать, — сказал он. — Сделать так, чтобы в этом обвинили Нострамцев.
Астиан рассмеялся.
— Или Пожирателей Миров.
— Хватит, — Сангвиний вздохнул, сложил руки под подбородком. Он закрыл глаза, и на мгновение мне показалось, что он совсем от нас удалился. — Я все еще чувствую их сомнения, — сказал он. — Я чувствую раскол между ними, на тех, кто хочет капитулировать, и теми, кто хочет сохранить свою независимость. Любые наши действия, направленные на отстаивание свое позиции, склонят чашу весов в сторону тех, кто верит, что сможет выиграть войну против нас, и я хочу завершить ее, если смогу, без кровопролития.
Азкаэллон выглядел скептически.
— И кто знает? — спросил Сангвиний, снова открыв глаза. — Это их родной мир. Их последний редут. Они могут быть здесь сильнее, чем мы думаем.
— Я подготовил для вас три сценария атаки, повелитель, — начал Ралдорон. — Если мы хотим сохранить большую часть промышленной базы, мы можем выбрать…
— Нет, этого не будет, — мрачно перебил его Сангвиний. — План ясен. Сначала мы потакаем им. Мы представляем правду об их положении честно и без обмана. Им дается время. Им предоставляется любая помощь. Во всяком случае, больше, чем многие из моих братьев одобрили бы. — Затем его взгляд потемнел — я не мог смотреть на него. — Но если случиться, что они продолжат упорствовать, то мой приговор таков. Уничтожение. Ни один из их городов не должен устоять, ни один из воинов не должен остаться в живых. Мы очистим мир, подготовим его к переделке по образу и подобию Единства. Это их выбор, который мы представим им открыто. Приняв его однажды, они не смогут изменить его.
Я помню свое потрясение, когда услышал это. Слова были сказаны леденящим душу тоном. Я не думаю, что он наслаждался перспективой такого разрушения. Я не думаю, что он хвастался. Все было именно так — глупость будет наказана возмездием. В его голосе звучало сожаление, словно он хотел, чтобы существовал какой-то другой путь, но его не было, и его работа заключалось в том, чтобы не допустить снижения стандартов.