Я не мог оторвать глаз от этого. Каждый раз, когда я прищуривался, я видел новые акты уничтожения. Большая часть широкомасштабных разрушений была произведена тяжелой бронетехникой, но пехота так же сновала повсюду. В ней не было необходимости. Они могли бы сидеть сложа руки и позволить танкам разнести вражескую оборону, но они предпочли подойти ближе, достать свои мечи и топоры и вступить в бой. Даже сквозь бешеный гул и взрывы я слышал их боевые крики, выражавшие такую глубинную ярость, о которой я даже не подозревал.
Я бросил быстрый взгляд на своего спутника — того, кто меня спас. Он не обращал на меня никакого внимания, а внимательно вглядывался в показания ауспекса. Время от времени, когда корабль набирал высоту, он смотрел в обзорные окна, словно пытаясь отыскать что-то на определенном участке земли. Остальные молчали, едва шевелясь, пока мы кувыркались в воздухе. Я не мог этого понять — пять космодесантников были бесценным активом. Тем не менее, у них есть какой-то приказ, и я не собирался задавать никаких вопросов.
По правде, я должен был ужаснуться, или, возможно, испугаться. Но я почем-то не испугался. Адреналин от поездки разогнал мою обычную усталость, и мое сердце бешено колотилось. Я продолжал наблюдать. Впитывал все — темп, масштаб, почти космические уровни разрушения. Я стал частью этого. Всего лишь кусок дрейфующего дерева, удерживаемый на плаву приливом ярости легиона, но я был здесь, в самом эпицентре происходящего. Я смогу написать об это, я знал это. Я мог бы создать эту картину для Империума, как для вдохновения, так и для предупреждения.
Они — ангелы в архаическом смысле, — повторил я про себя. — Посланники далекого Престола, блюстители его безжалостного закона.
Затем корабль внезапно изменил направление, сильно накренился, и я резко поднял голову. В поле зрения на мгновение открылось широкое пространство руин, целая цепь разбитых и перемешанных каркасов башен. Я увидел, что из самого сердца пекла поднимается могучее зиккуратоподобное сооружение, темное, как битый свинец, все еще частично целое и распростертое более чем на километр по обеим осям. Наружу выходили проходы, соединяющиеся с огромными арочными воротами, каждый из которых пульсировал неоново-голубым светом. Бой шел на всех поверхностях, переливаясь через валы и парапеты, спускаясь по подъемным проходам и ангарным воротам.
Я не смотрел ни на одну из этих сотен отдельных дуэлей и схваток, несмотря на то, что Иллехи оказывали здесь ожесточенное сопротивление. Конечно, они сопротивлялись — должно быть, это их последний дворец, их единственный оставшийся центр управления и контроля, место их почти исчезнувшей цивилизации. Я не смотрел на все это, потому что лишь одно зрелище приковывало мое внимание: он был здесь, она сражался, вел бой спереди, нанося убийственные удары своими безупречными руками.
Мне удалось лишь мельком взглянуть на него. Всего несколько секунд, прежде чем мы снова умчались прочь, туда, куда пилотам было приказано добраться и сесть. Но это было достаточно, потому что казалось, что при нем время ускорялось. Казалось, что летящие обломки замедлялись, колеблющееся пламя вязло в трясине, и все это для того, чтобы дать ему надлежащую оправу, галерею вокруг драгоценного камня.
Херувимы тоже были с ним. Облаченные в свои тяжелые терминаторские доспехи, они несли гигантские щиты и орудовали мечами, копьями и длинноручными топорами. Они сражались на труднопроходимой местности — в паутине разорванной арматуры и взорванной каменной кладки — и просто пробивали себе путь через нее, испаряя препятствия и отбрасывая преграды. Несмотря на всю эту неразбериху и пыль, они сохраняли полный строй — круг вокруг защищаемого ядра. Я заметил там Бел Сепатуса и с трудом мог поверить в его трансформацию. Все их движения были невероятно быстрыми, учитывая размеры их доспехов, и это делало их еще более ужасающими — как кошмар, движущийся в неестественном темпе, или лихорадочный сон, в котором время ускорилось. Они были телохранителями своего повелителями, и сражались именно так, подставляя себя под удар, используя свои щиты для создания единой дугообразной линии обороны.
Что касается Сангвиния, я не знал, как долго он сражался. Возможно, всего несколько часов. Возможно, несколько дней. Его доспехи больше не сияли золотом, а стали черно-красными, обугленными пламенем и запятнанными кровью, которую он уже пустил. Крылья, полностью расправленные, выглядели одновременно великолепно и ужасающе. Их перламутровые блеск сменился месивом из крови и обломков, накопившихся после его падения в гущу сражений. Конструкции вокруг него представляли собой не более чем скрутки сломанных стоек и лонжеронов, расходящихся от него вогнутой полусферой, словно он врезался в них сверху и создал взрывную волну при ударе.