Однако я не мог изучать эти записи вечно. Более того, некоторые результаты внутренней связи, которую я использовал в своих исследованиях, были странными — некоторые корабли уже покинули Илех, хотя я знал, что передислокация не планировалась в течении нескольких недель. Я не мог определить, кто или что находилось на этих кораблях, и никто не мог или не хотел, рассказать мне об этом. Я записал все эти и пообещал, что обязательно все разузнаю. У меня появилось неприятное чувство, что, несмотря на все приглашения получить информацию, под поверхностью происходило много такого, о чем люди либо не знали, либо не хотели говорить. Я начинал понимать, что они оказались скрытными людьми, как по склонности и характеру, так и по всему остальному. Они предпочитали жить под землей, вдали от солнечного тепла и болезней. Они изготавливали маски и с любовью украшали их.
Возможно, мне следовало сильнее поддаться этому чувству, но к тому времени я уже с трудом мог снова работать. Я более не мог писать больше, чем короткими заметками, и мое краткое знакомство с реальностью сражений расшатало мои нервы. Сон был таким же неуловимым, как и раньше. Я начал бродить по бесконечным коридорам флагманского корабля во время ночных смех, теряясь в тумане усталости и с гудящей головой. Мои сны стали слишком яркими, не принося отдыха, и они более не вдохновляли меня, а скорее заставляли чувствовать себя странно жалким. Примарх все еще присутствовал в них, но уже не с безмятежным взглядом. Теперь он скорее был мстительным, погрязшим в грязи и крови. Я попытался выбросить эти образы из головы — они не помогали.
Принято описывать этим места, эти огромные корабли, как города в космосе. «Красная Слеза» выходила за эти рамки — это был целый мир, полностью замкнутый железно-стальной планетоид со своей историей, нациями и культурами. Десятки тысяч людей — по меньшей мере, десятки тысяч — составляли экипаж его верхних уровней. Еще столько же обитало в его промозглых и гулких трюмах. Некоторые части экипажа корабля посещались так редко, что, как я подозревал, большинство членов экипажа не знали об их существования. Переход мог оказаться резким — в один момент вы оказывались на светлых палубах с офицерским составом, где команда отдавала честь, когда вы проходили мимо них, и все выглядело разумно и эффектно. В следующий миг вы оказывались в мире теней и неработающих люменов, с липкими палубами от пролитых масел, гулом двигателей угнетающим и всепоглощающим. Большинство дверей в переборках открывались, но многие оказывались заклинившими или запертыми. Можно было быстро заблудиться и оказаться в мрачных нишах со старыми картинами, облупившимися со стен. Обитатели этих помещений не смотрели вам в глаза, а разбегались, словно крысы. Некоторые выглядели такими же больными, как и я. Некоторые выглядели еще хуже.
Я полагал, что это было неизбежно. Невозможно везде поддерживать великолепную картинку, и ничто не может быть безупречным на всем пути вниз. Тем не менее, я был разочарован тем, что так много залов было закрыто, и оказался поражен угнетающей атмосферой глубоких мест. Временами я ловил на себе чьи-то взгляды, прежде чем они исчезали во тьме. Они не были враждебными, не совсем, но и не выглядели приветливыми. Мне казалось, что они боятся. Возможно, даже сильно, и я не мог понять почему, потому что здесь не могло существовать никаких угроз для них, не в собственном пустотном дворце Ангела.
Я не мог задержаться там слишком надолго, что, возможно, было и к лучшему. Мне нужно было оставаться в местах с постоянным освещением и чистым воздухом. Я не знал, что из этого оказалось следствием моего обычного недомогания, а что — похмельем от того, что я видел на поверхности планеты. Я постоянно задавался вопросом, не оказалась ли Видера права, и яды Баала все же повлияли на меня. Я принял все контрмеры, но что-то могло просочиться. Приняв еще лекарств, я стал надеяться, что они помогут.
Чтобы занять себя, я делал то, что предложил Бел Сепатус, и посетил корабельный архив. Главный архивный зал оказался великолепным местом, оборудованным не хуже любой библиотеки цивилизованного мира. Это было помещение с высоким куполом, около пятидесяти метров в высоту, у стен стояли полки, простирающиеся до потолка. Многочисленные террасы были из полированного дерева, винтовые лестницы из мрамора, а изящная фурнитура из бронзы и золота. Подвески парили в теплой дымке, словно драгоценные камни. Слуги сновали из стороны в сторону, собирая книги для ученых. Здесь никогда не было многолюдно, и длинные полированные столы в основном пустовали, когда я приходил сюда. Иногда здесь присутствовали члены легиона, возможно, один из их новоиспеченных библиариев, размышляющих над каким-нибудь трактатом. Изредка я видел других офицеров, которые изучали историю или анализировали тактические отчеты с других театров.