— Тогда видите ли вы, что ждет нас в будущем?
— Нет. По крайней мере пока.
— Империум?
— Без особых подробностей. Поверь, фрагментарные проблески возможностей в большинстве менее полезны, чем незнание.
— В некоторых случаях, так и есть. Тем не менее, иногда это должно быть бесценно.
— Так и есть. И будет снова.
— Все на службе Легиона.
— Который будет развиваться.
— Пока вы не станете образами, которыми будет восхищаться весь Империум.
— Мы уже заслужили эту репутацию.
— Я согласен. Но вы слишком усердно над этим трудитесь, не так ли? — Мой желудок сжался. Я не знал, почему продолжал настаивать на этом. — Я имею в виду, золото. Краску, лак. Словно вы хотите, чтобы мы думали, что это маска.
Сангвиний улыбнулся. О Трон, его улыбка была такой приятной.
— Гипсовое лицо поверх чего-то менее изысканного.
— Мы все проект. У нас у всех есть вещи, которые мы держим в секрете в глубине своей души.
— Так и есть. — Он опустил кубок, сложил руки вместе. — Но откуда это, летописец? Просто твоя обычная склонность находить недостатки в тех, кто сражается от твоего имени, или что-то более конкретное?
— Я был спасен на Илехе воином вашего Легиона. С глазом в пламени на доспехах. Что это?
— Один из Офанимов. Один из орденов Первой Сферы.
— Никто не говорит о них.
— Нет, не говорят. Им поручено присматривать за своими братьями.
— За чем?
— Провалы в дисциплине. Провалы в контроле.
— Я видел, как сражается ваш Легион. Они не отказались бы от приказа. Тем более от вашего.
— Все институты сами себя контролируют. Имперская Армия — да. Легионы моих братьев делают это. Вряд ли это редкость.
Я начинал уставать.
Беспричинно устал. Боль в висках становилась все сильнее, и даже приглушенный свет подвесок слепил глаза.
— Но в ваших сыновьях есть страх, — осторожно сказал я, боясь, что слишком многое себе позволяя или просто ошибся. — Те, кто по праву не должны испытывать страха, носят в себе сомнения. Может, они даже не знают, что это такое и по какой причине. — Я напряженно моргнул. — возможно, у других тоже есть это. Возможно, другие чувствуют это. Я имею в виду, вас же не сделали Воителем.
Это прозвучало незаслуженно. Я даже не был уверен, откуда это взялось. Впервые Сангвиний выглядел ошеломленным.
— Это правда.
— Почему? — Теперь я был полностью поглощен, так что я просто продолжал давить. — Никто никогда не мог ответить мне почему.
— От моего Отца не требовалось указывать причину.
— Самый любимый среди всех. Тот, на кого равняется народ. Самой популярный среди ваших братьев, с боевым опытом, не уступающим самому лучшему. Я никогда не понимал этого. Разве это не больно — уступить? Разве это не несправедливо? Или есть что-то, чего нам всем не хватает?
— Ты ищешь то, чего не существует. Мой брат Хорус всегда был первым среди равных, как и сейчас.
— Значит, они никогда не объясняли вам.
Он собирался ответить на это. Я видел, как ответ формируется на его губах. Я чувствовал, что он собирается рассказать мне что-то, о чем раньше не говорил, или, возможно, говорил лишь изредка. Я не знаю, почему меня посетила такая уверенность — возможно, я слишком много себе надумал.
В любом случае, этого не произошло. Слабый писк сообщил о срочном сообщение, и он отвернулся. Вокс-передатчик на его воротнике засветился, и я услышал слабый звук чей-то передачи информации. Я не смог уловить большую часть слов — Сангвиний спокойно попросил разъяснений, узнал несколько пунктов. Затем, наконец, он сказал:
— Сыграй для меня на аудексе.
И это я отчетливо услышал. Я никогда этого не забуду, ибо это означало, что мы здесь надолго не задержимся.
Тривиальное состязание Илеха скоро будет забыто, и то только нами, но и всеми. Слова, прозвучавшие по вокс-передатчику из вторых или третьих рук, были почти не слышны, это был результат работы души, находящейся в состоянии крайнего напряжения.
— Этот. Мир. Это. Убийца.
Глава 9
Вы когда-нибудь видели титана? Любая марка, любой размер. Гончая. Полководец. Любой из них.
Если да, то вы никогда этого не забудете. Вы поймете, что я имею в виду, когда попытаюсь описать, что значит видеть их на войне.
Космодесантник достаточно ужасен. Они были выведены, чтобы устрашать, и они это делают. Но Титан… С чего мне вообще начать? Они возвышаются над полем боя. И они человекоподобные. Им не нужно было быть. Вы могли бы спроектировать военную машину для той цели, которую они выполняют, в любой форме — с колесами, гусеницами, может быть, даже с гравиплатформой. Вы могли бы вылепить кабину со слоями щитов-чешуек, дать им дюжину орудий, заполнить центральные отсеки, как у сверхтяжелого танка или летательного аппарата.
Нет. Титанов сделали в виде людей. Они дали им две ноги, две руки и одну голову в посмертной маске. Дали им когти, сделали сгорбленными и сутулыми, дали им два светящихся глаза. Они знали, что делали. Вы видите его впервые и не совсем верите своим ощущениям. Вы видите, как клубы дыма откатываются назад — от уже выпущенного огня — и видите, как они шагают. Это рваное движение, хромота, тяжелое перетаскивание конечностей, которые весят тонны и тонны, но, тем не менее, как у человека. Вы видите, как из тумана появляется низко посаженная голова, сморщенная челюсть, клубы пара, светящиеся иллюминаторы кабины. На мгновение вам кажется, что он должен быть прямо над вами, потому что вы едва можете разобрать что-либо еще, но затем вы видите, что он все еще далеко, хотя и неуклюже приближается, приближается, поглощая весь свет с неба, пока только огромное громадное тело остается над вами — вонь марсианских реакторов, лязг и скрежет бронепластин, рев боевых рогов, от которого трескается земля и содрогаются небеса. Это более чем пугающе. Это ужасно. Вы понимаете термин бог-машина. Вы знаете, почему их так назвали. Потому что бог имеет форму смертного. Они такие же, как мы, но величественнее, сильнее, выносливее. Мы создали богов из металла и огня, и вдохнули в них жизнь, и повелели им ходить. И теперь эти новые боги делают то, что мы им приказываем, на тысячах полей сражений, и мы можем только глазеть на них и чувствовать страх, страх, который говорит, что мы сделали это. Мы сделали это. Что еще, при наличии достаточной причины, мы могли бы также сделать?
Я просто смотрел на это. Это был Военачальник, один из крупных примеров. Полководец Легио Мортис, не иначе, как один из изначальной троицы машинных легионов, созданных на Марсе еще до начала Эпохи Империума. Это был древний орден великанов-убийц, которых боялись и не доверяли в той же степени, в какой на них полагались и уважали, каждый из которых был осквернен странными обрядами и эхом отзывался гулом языков, которых никто из нас не понимал.
У его ног стояла вереница войск поддержки: скитарии, ауксилия, несколько мобильных доспехов. Я знал, что они необходимы — толпятся вокруг колоссальных стоп, чтобы помешать врагу, подкрадывающемуся под орудия, нанести удар вплотную, — но они выглядели там такими хрупкими, такими бессмысленными, как насекомые, роящиеся под ногами хищника. Я все ждал, что они разбегутся или рассыплются каждый раз, когда заревут огромные рога или выстрелят орудийные орудия, но они продолжали маршировать, двигаясь на полном ходу, чтобы не отставать от тяжелых взмахов этих бронированных ног, прежде чем стопы врежутся обратно в землю и пыль. И был сделан следующий могучий шаг. Я видел все это из иллюминатора транспорта «Химера». Этот еще был цел, но, учитывая то, что случилось в прошлый раз, мои нервы все еще были в смятении. Я крепко вцепился в поручни, пока «Химера» мчалась вперед, прижавшись лицом к смотровому люку, чтобы взглянуть на мир снаружи. Несмотря на покачивания транспорта и тесное окно, у меня был довольно хороший вид. Я увидел отражение взрывов на эбонитовой броне Титана. Я ощутил странность чуждого воздуха другого мира, через системы своего шлема, теперь загрязненную клубами дыма. Я слышал глухой рев движущейся армии — грохот сотен моторов под нагрузкой, крики тысяч воинов в атаке, треск горящих листьев чужого ландшафта. Время от времени Титан стрелял, и я щурился от ракеты, и мой желудок сжимался от ужасного сочувствия. Земля закачалась на долю секунды, все ауспики вздрогнули, а затем приземлился заряд, и далекий горизонт осветился.