– Здравствуйте, – ответил Паша. – С чего вы взяли, что я болею?
– Два раза уже без тебя по утрам бегаю.
Барсуков пожал плечом неопределенно:
– Спится хорошо сейчас, Семенович.
Он не хотел больше эту тему обсуждать и разговор перевел на другое, кивнул на газету:
– Что пишут?
– Про Самсонова покойного пишут.
– Да ну? – напрягся Паша, но руку к газете не протянул, изображал равнодушие. – И что же про него пишут?
– Там не только про него. Засуетилась вся эта нечисть.
– Какая нечисть?
– Буржуи новоявленные. Слезы по щекам размазывают, жалуются, что невмоготу им жить.
Петр Семенович газету развернул:
– Говорят, террор против них развязан.
Паша уже увидел фотографию в газете: Охлопков, еще живой, смотрел на него со снимка недружелюбно.
– Только недавно Самсонова убили, а сейчас вот еще одного. – Семенович ткнул пальцем прямо в глаз Охлопкову. – И буржуи запищали: милиция, мол, их не бережет и бандитов не ищет, – засмеялся невесело. – Как будто нас милиция бережет.
Паша наконец осмелился руку за газетой протянуть, потому что нашел уже силы полное равнодушие на лице изобразить.
– Этого убили, что ли?
– Его самого.
Здесь целая статья была, оказывается. Паша пробежал глазами первые строчки. Президент Ассоциации предпринимателей Подбельский взывал к властям.
– Испугались, видишь, – сказал Петр Семенович недобро. – А то, что людям уже житья нет, что многие в петлю готовы залезть, – им до этого дела нет.
– Это все внутренние их разборки, – сказал Паша, вспомнив слова милиционера. Того, что приходил к нему после убийства Самсонова.
– Э-э, нет, – качнул головой Петр Семенович. – Когда внутренние разборки – эти прощелыги прилюдно не плачутся. Знают, за что их собрат поплатился, и молчат. Здесь другое, Паша.
– Что же именно? – спросил Паша бесцветным голосом и газету опустил на колени, чтобы не было видно, как у него руки дрожат.
– Они оттого засуетились, что кто-то чужой в их жизнь вторгся. Со стороны, понимаешь?
– Нет, – признался Паша.
– Чужой кто-то, не из их среды. Всех своих они наперечет знают. И вот сидит пахан ихний…
– Пахан – это у уголовников, – напомнил Паша.
– А они и есть уголовники. Воры, Паша. На народном горбу в рай въехать хотят. И вот сидит ихний пахан, значит, и решает: того вон помиловать, а того – казнить. И вдруг – одна смерть, за ней сразу другая. Что? Почему? Кто распорядился? Пахан ведь такой команды не давал. И они понимать начинают, что кто-то извне их бьет. Чужой, стало быть.
– А за что бьет-то? – спросил Паша, мертвея лицом. Ему очень плохо было сейчас. Плохо и страшно.
– Кто знает – за что? Может, верх хотят взять над ними. Может, мстит за что.
– Это хорошо или плохо?
– Для кого?
– Для людей. Для всех нас.
– Нам от этого не плохо, – сказал Семенович. – А если нам от этого не плохо, значит, нам уже хорошо.
И засмеялся, но смех его был недобрый.
– Я возьму газету, почитаю.
– Возьми, – согласился Семенович. – Мне ни к чему она.
Поднялся с лавочки. И Паша поднялся.
– Бежишь завтра? – спросил Семенович.
– Бегу.
– Ну и ладненько. Как обычно, в семь?
– Да.
Семенович потянулся.
– Ну ладно, пойду я, – сказал он. – Внуки пришли, сегодня у нас пирог с яблоками. Пирог с яблоками любишь?
– Люблю. Только не ел его уже лет десять.
Дома Паша прочитал статью. Подбельский этот хитро все по полочкам разложил. Столько-то в городе предпринимателей. Столько-то они создали рабочих мест и столько-то в казну денег платят в виде налогов. Огромная, словом, польза от них. Самые незаменимые члены общества. Но общество их, родимых, не бережет, как следовало бы. И распоясавшиеся бандиты режут несчастных бизнесменов, как овечек. Насчет бандитов Паша не согласился с Подбельским. И о пользе краснопиджачных Подбельский перегнул, конечно. А все остальное верно.
Фотографию Охлопкова Паша вырезал аккуратно и повесил ее рядом с фотографией Самсонова.
– Вот тебе дружок, Виталик, – сказал почти дружелюбно. – На Канары вместе поедете.
Отступил на шаг, склонил чуть набок голову, рассматривая фотографию. Остался доволен.
– Вас тут целая галерея будет, ребята, – сказал. – Попомните мое слово. Я никогда никого не обманывал в своей жизни. Мама научила, что врать нехорошо.
Зазвонил телефон. Паша прошел лениво в прихожую, где стоял аппарат, снял трубку, сказал, растягивая слово:
– А-л-л-о.
В трубке он слышал тишину, и ничего больше. Поморщился, повторил, уже не растягивая: