И вдруг сегодня, когда уже и не верилось, что такое возможно, – необыкновенная легкость. Паша к снимку самсоновскому подошел и долго в него всматривался, поигрывая мускулами.
«Я просто раскис немного, – подумал, – расслабился и едва не был раздавлен. Чушь все собачья».
В него входила новая энергия. Физически он почти ощущал, как наливаются силой мышцы. Укололо на мгновение воспоминание о Валентине, но Паша жалость задавил, она и должна была погибнуть, если уж оказалась в самсоновской квартире.
Петр Семенович ждал у подъезда. Поздоровались, побежали неспешно к стадиону. У самсоновского подъезда Паша головы даже не повернул, пробежал мимо с равнодушным видом.
– Свежо, – прокряхтел Семенович.
– Угу.
Больше ни словом не перекинулись. Паша был молчалив и даже угрюм на вид. На стадионе бегал рассеянно и свои занятия закончил на пять минут раньше обычного. Семеновича дожидаться не стал, прощально махнул рукой и побежал к дому. На этот раз не выдержал, у самсоновского подъезда убавил шаг и даже позволил себе голову повернуть. Из-за двери вышла баба Даша, подслеповато прищурилась.
– Здравствуйте, – сказал Барсуков.
Баба Даша узнала его по голосу, закивала торопливо с блаженной улыбкой. Никто не знает еще, что Самсонов убит. Все тихо.
Он поймал себя на мысли, что совершенно не тревожится. Собран и строг. Когда он так подумал о себе, ему стало хорошо. Вот таким он себе нравился.
Ехал в троллейбусе и был задумчив. Из этого состояния его уже на складе вывел Дегтярев. Увидел Пашу, крикнул из-за стеллажей:
– Привет, каратист! Как здоровье?
– Нормально.
– А душевное состояние? Что говорят врачи?
– Какие врачи? – спросил Паша, насторожившись.
– Светила психиатрии.
Паша посмотрел на разбитый накануне шкаф, вздохнул:
– Ты из-за этого, да?
– Ага. Оно бы все ничего, да я опасаюсь, что ты после шкафа за мою черепную коробку примешься.
– Ты не заедайся, – буркнул Паша почти добродушно. – И тогда можешь ничего не бояться.
– Дури в тебе много, – сказал Дегтярев печально. – И чего ты при такой силе в грузчиках прозябаешь? Пошел бы в охрану.
– В какую охрану?
– Телохранителем.
– Прислуживать?! – вскинулся Паша. – Этим тварям?!
– Каким тварям? – вежливо поинтересовался Дегтярев.
– Которые рожи поотъедали и в свои красные пиджаки уже не влазят.
– Секунду, гордый ты наш. А на кого ты сейчас работаешь?
– Ни на кого! – огрызнулся Паша, все больше мрачнея.
– Нет, шалишь. И у нашего склада есть хозяин – такая же краснопиджачная сволочь. Но просто он далеко от нас с тобой…
– Вот именно! Далеко! – вскрикнул Паша. – Я здесь деньги зарабатываю своим горбом и никому ничем не обязан.
Дегтярев вздохнул и ушел за стеллажи.
– Живи проще! – сказал он оттуда. – Меньше взвинченности. Больше любви к ближним.
– Я ненавижу их! – не сдержался Паша. – Я их давить, гадов, готов! Я этих жлобов…
Он замолчал, потому что Дегтярев демонстративно загремел пустыми ведрами – не хотел слушать. Паша дышал тяжело, душила злоба. Ему понадобилось время, чтобы успокоиться.
Подкатил грузовик. Экспедитор выложил на стол платежные документы. Дегтярев перебрал бумаги, сказал вполголоса:
– Сорок восемь выписано.
– До обеда управимся? – спросил экспедитор.
– А это смотря как работать.
– А если ударно?
– А сколько?
– Соточку.
– Я пожалуюсь, – пригрозил экспедитор.
– Кому? – якобы озаботился Дегтярев.
– Начальству вашему.
– Ага, – уяснил Дегтярев. – А наше начальство нам нормы выработки определило.
Он показал на лежащий под стеклом лист с лиловой печатью:
– Читать умеете? Так вот до вечера с вашим грузом провозимся.
Дегтярев этот листочек сам сфабриковал, и еще ни разу не было осечки.
– Я думаю, договоримся, ребята, – сдался экспедитор и расстегнул портмоне.
Получив деньги, Дегтярев пошел за стеллажи, отсчитал половину, протянул Паше. Паша взял деньги.
– Вот я не пойму тебя, – признался Дегтярев. – Такой правильный на словах, а деньги сверху берешь.
– Я эти деньги своим потом зарабатываю!
– Своим потом ты зарплату зарабатываешь, – пояснил Дегтярев будто маленькому. – А все, что сверху, – это как называется?
– Как?
Дегтярев не ответил, ушел.
7
Милицейская машина стояла у самсоновского подъезда. Паша погрустнел и замедлил шаг. Ему сейчас хотелось даже развернуться и уйти, но не смел, шел как заведенный. Милиционер у машины обернулся и посмотрел на Пашу.