Коромыслов опять уже коридор драил, на меня осуждающе поглядывал. Вчера я по его мнению от дел отлынивал с заведующим разговаривая, сегодня — с сестрами на посту время проводил без пользы для санитарного состояния отделения.
Я передовику поломойного дела рукой приветливо помахал и за шваброй пошел. Швабра — моё орудие труда, никому она чужому не достанется.
— Здравствуй, Сережа, — передовики меня хором поприветствовали.
Я в долгу не остался.
— Сергей, мы на тебя тут написали...
У меня даже сердце ёкнуло. Передовики производства тут уважаемые товарищи, а они — написали на меня что-то.
— Заходила тут эта из комсомола. — проверочник сразу двумя руками начал в воздухе кривые выделывать. — Просила на тебя написать. Ну, как с работой своей справляешься, разговариваешь с заслуженными передовиками производства... Не замечен ли в чём предосудительном.
Тут проверочник пальцем себе в грудь ткнул. В то самое место, где у него на полосатой больничной пижаме три знака ударника пятилетки были прикреплены. Золотом они поблескивали и красной эмалью — награды мужика за шестнадцатую, семнадцатую и восемнадцатую пятилетки.
Человек заслуженный, тут и сказать нечего.
Знаки эти я ещё вчера, пока пол мыл, хорошо разглядел. Солидно сделанные, из тяжелого металла, позолоченные.
— Да не мотай ты душу парню, Семен! — прервал проверочника его сосед по палате. — Хорошо мы про тебя написали. Помним, что принимать тебя в союз скоро будут.
Семен опять начал в воздухе прелести комсомольской лидерши изображать, причем, чуть ли не с придыханием.
— Страдалец, — дал характеристику проверочника его сосед.
Семен согласно быстро-быстро закивал. Не стал оспаривать мнение лежащего ближе к двери.
— Цени. Наши характеристики дорого стоят. Из самой гущи народа они идут, от самых лучших его представителей.
Сказано это было без всякого сарказма, а очень даже серьезно. С верой и без всяких хиханек.
— Спасибо, — в том же ключе ответил я.
— Может, всё же, сгоняешь? — Семен сделал уморительно-придурковатое лицо.
— Не, не, не, — поддержал я его представление. — Нельзя в медицинском учреждении лечебно-охранительный ражим нарушать.
Глава 12
Глава 12 Опять двадцать пять...
Это, как новые ботинки когда купишь...
Размер — твой. Мягонькие, модные. День поносишь — кровавые мозоли. Хоть обратно обувь в магазин неси.
Через неделю, когда ботиночки обносятся, придут в анатомическое соответствие с твоими ногам, хоть спи в них — не хочется даже и снимать.
Так и любому человеку в своей обыденной жизни через какое-то время становится более-менее комфортно. Привыкает он, притирается, все ходы и выходы узнает.
В семье то же самое происходит, в детском саду, в школе, институте, производственном коллективе...
Привели первый день малыша в детсадовскую группу, а он плачет, за маму хватается, не нравится здесь ему. Походит в детский сад неделю-другую — домой его забрать невозможно.
Так и в школе, что в первом классе, что — в любом, если ты из одной школы в другую переводишься. Всё новое, неизвестное, трудно спрогнозировать как тебя здесь одноклассники примут.
Про армию я уже и не говорю.
А, вдруг — тюрьма? Мама, роди меня обратно...
Так и со мной произошло. Жил и в ус не дул, а здесь — каждый день новые заморочки. Вытащила меня прогулка через туман из зоны комфорта в зону дискомфорта.
Оказывается, не один я такой страдалец. Коромыслова сегодня с утра тоже немного потрясывает. Его, как и меня, в эту пятницу в комсомол принимать будут.
Михаила это пугает. А, вдруг он на задаваемые вопросы ответить не сможет? Собьется, говоря об истории молодежного союза? Перепутает решения партии на каком-то из съездов?
— Зачем и согласился? Жил бы тихо-мирно... — жалуется Коромыслов мне. — Это тебе, Серега, в институт поступать надо, а мне и так хорошо. Зарплата — нормальная, работа — не пыльная.
С зарплатой он прав. Санитарская не сильно от врачебной отличается. Тут ведь как — от каждого по способностям, а они у всех разные. Не виноват ведь человек, что он таким уродился. Кто-то может доктором стать, а у другого выше своей головы прыгнуть не получается. Жить же все хорошо должны, никто обделенным быть не может. Вот и платят здесь примерно всем одинаково. Сегодня утром, когда я в ведомости за денежки расписывался, своими глазами этот принцип справедливости и наблюдал. Мне, как санитару, за проработанный месяц сто рублей выдали, медицинским сестрам сто десять рублей было положено, докторам — сто двадцать.