Хирург как солдат на фронте, его год за три, а то и за пять надо считать. Жизнь всё время на пределе, как по натянутому канату под куполом цирка без страховки он ходит. Вроде сам лечит, а не его, а вот так в конечном счёте получается.
Уханькали...
Не уханькали — сам, по своей собственной воле уханькался. Добровольно и без принуждения.
Так вот — о детских мечтах.
Есть люди хорошие и люди плохие. Так мне в детстве казалось. Всех полутонов и ряда обстоятельств я тогда не замечал, соображения имел не много. Черное — белое. Хороший — плохой. Всё. Точка.
Так вот, мечталось мне тогда научиться от плохих людей хорошим годы жизни отдавать. Взять, допустим, десять лет от плохого и передать их хорошему. Пусть дольше живёт и всем пользу приносит.
От убийцы — милиционеру, от грабителя... тому же доктору.
Вот сейчас бы Петровичу от какого-то плохого человека годы взять и отдать...
Кстати, эти детские мечты определенную роль сыграли, когда я думал кем стать.
Вот и стал. Доктором, хирургом, а потом — санитаром.
Стою сейчас и держу ранорасширители.
Руки — заняты, а голова свободна.
Детские свои мечты вспоминаю...
Глава 9
Глава 9 Где я тут живу?
— Вас, молодой человек, я попрошу остаться.
Незнакомый хирург подмигнул мне.
Весело ему... Петрович в реанимации, а он зубы скалит...
Впрочем, зубов хирурга мне под его маской не было видно.
— Ну, вот и мне честь выпала... А, то — всё с заведующим да с заведующим наш санитар-орденоносец оперирует...
Хирург опять мне подмигнул.
Мля... Расподмигивался...
Сменивший Петровича посвистывая проводил ревизию брюшной полости.
Что свистит? Денег ведь не будет...
— Шить, — коротко бросил хирург операционной сестре.
Дренажи он уже поставил. Теперь выходить из брюшной полости надо.
Со стола стреляного мы сняли нормально.
— Не размываемся. — в операционную заглянула голова в белом.
— Что там ещё? — зевнул хирург. Ночь всё же. Все нормальные люди в это время давно уже спят, третий сон видят.
— Холецистит.
— Ну, как всегда — три аппендицита, два холецистита... — шутник-хирург продолжал быть в своем репертуаре.
— Жив ещё? — это уже ко мне его вопрос был обращен.
— Жив, — отозвался я. — Почти.
В моей голове всё вертелось — почему он меня орденоносцем назвал? Санитар-орденоносец — так и сказал.
— Никого больше не зовите. Мне Сережа поможет, — объявил хирург состав операционной бригады на холецистэктомию.
Голова в белом покинула пределы операционной.
Мы поменяли перчатки, хирург ещё покурил с зажима. Я такой вольности себе не позволил.
Уже посветлу я выполз из операционной. После холецистита, хирург как накаркал, была ещё аппендэктомия.
— Кожу сам шей. — хирург так в очередной раз зевнул, что чуть челюсть себе не вывернул. — Сил уж моих нет...
У него их нет, а у меня есть?
Оказалось — были.
— О, хоть сейчас на портняжную выставку, — сказал стоящий напротив меня и опять подмигнул.
Что, глаза у него ещё мигать не устали?
Спина у меня не гнулась, плечи болели, роба — хоть выжимай.
Поспать перед новой сменой мне удалось пару часиков и всё. Кто-то бы это посчитал ненормальным, но в больницах такое — в порядке вещей. Отпашет человек сутки и снова к станку...
Целый день я опять мыл, носил, помогал, катал...
Ещё и сигареты стрелял. Мои-то кончились.
Всё конец имеет. Так и моя смена.
— До завтра, — попрощался я с Коромысловым.
Из больницы я вышел и столбом встал. Куда идти? Где дом, милый дом мой?
Тут я там же, где раньше живу? Или, совсем в другом месте?
Решил всё же сначала дошагать до прошлого моего местопребывания.
Тумана, как вчера утром, не было. А, был бы, шагнул я в него и дома оказался. Снова врачом, а не как тут — санитаром. Ещё и орденоносцем.
Втемяшился мне в голову этот орденоносец. Интересно, за что мне орден дали? За то, что где-то «там» был? В месте, про которое операционная сестра упомянула.
Кстати, как её зовут? Опять я этого не знаю.
Тут я до дома, где была моя квартира-студия дошагал.
Он стоял на своем месте и опять же в цвет больницы был выкрашен. Вернее, не в цвет больницы, а заводской медсанчасти. Мода тут, видно, всё в цвет танков и бронемашин красить.