Видимо, предполагалось, что все посетители должны знать знаменитого Теда, но Саньку это интересовало в последнюю очередь. Она было загляделась на широкую пологую лестницу рядом с баром, ноей под нос сунули непонятно откуда взявшиеся колбаски в лаваше и пивную кружку с чем-то темным и душистым. Санька долго и с подозрением принюхивалась, а когда решилась отхлебнуть, по телу разлилось неземное блаженство. Это был чай. Крепкий, сладкий, с какими-то душистыми травками и кусочками ароматных летних ягод. Истосковавшийся за последние сутки желудок радостно принял и то, и другое.
Девушка тихонько посмеялась над собой: " Ну вот, только что под машину собиралась, а теперь отравиться боишься".
Пока Санька блаженствовала, бар быстро наполнялся людьми. В основном это были крупные бородатые мужики, затянутые в кожу и отягощенные лишней растительностью, но попадались и вполне цивилизованные, мирные лица. Было даже несколько женщин, никто их пока не съел, наоборот, предлагали удобное местечко, вчетвером оттаскивая тяжеленную скамью, чтоб дамы могли беспрепятственно пробраться в облюбованный уголок.
Вечер набирал обороты: кто-то уже вовсю бренчал на старенькой расстроенной гитаре, в самом темном уголке звучно чокалась кружками шумная компания, а крупная яркая красавица за барной стойкой напропалую кокетничала с нежданным Санькиным кавалером. Девушка уже понадеялась, что про нее забудут, можно будет тихо ускользнуть и как-нибудь добраться до того места, которое она еще вчера считала домом, но сегодня ей катастрофически не везло. Отпустив королеве бара еще парочку комплиментов, водитель мустанга все-таки вернулся за стол и наконец-то снял свой рогатый шлем. Под ним обнаружилась лохматая шевелюра какого-то невнятного цвета, то ли пепельный блондин, то ли седоватый шатен, примерно лет сорока. Разглядеть лучше в желтом свете заведения не представлялось возможным. Крупный нос, хорошего четкого рисунка губы и неожиданно яркие голубые глаза под широкими насупленными бровями. Глаза смотрели оценивающе, даже как-то сердито, и Санька опять запаниковала.
Нежданный кавалер хорошими манерами не отличался, сцапал с Санькиной тарелки сразу две колбаски, (конечно, в такой ручище и пять поместится - пронеслось у Саньки в голове), отобрал нежно прижимаемую к груди кружку с чаем, и в два глотка допил содержимое.
"Хам" - насупилась Санька. Колбаски она ему бы еще простила, но вот чай, единственную радость последних горьких дней, было почему-то особенно жалко.
Хам на Санькин осуждающий взгляд не обратил никакого внимания. Прицельным броском пустил кружку в сторону проходившей мимо стола официантки и, не снижая децибелов в голосе, выдал:
- Устал, как собака. Пойдем, крошка, в койку.
Нет, Санька еще на первом курсе вкусила все прелести взрослой жизни и отлично представляла, как это происходит технически. Но чтобы вот так, с первым встречным, не зная имени! Да еще об этом оповестили полный зал народа. Народ, кстати, не безмолвствовал, а вовсю поощрял своего героя. Санька метнула взгляд к входной двери, но там, недвусмысленно улыбаясь, ждали развязки каких-то два сальных типа.
Пока Санька лихорадочно придумывала, как бы ей выкрутится, хаму, повышенному в звании до насильника, просто надоело ждать. Как в плохом кино, он перекинул девушку через плечо и начал неторопливо подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж.
В баре грохнул хохот, все шутливые пожелания перекрыл чей-то мощный бас:
- Давай, Марат, мы в тебя верим!
Казалось, хуже стать уже не может, но Саньке стало. Марат. Этот кошмарный сон никак не хотел выпускать Саньку из своих лап.
На втором этаже были обычные гостиничные номера, которые любой посетитель мог снять за умеренную плату. Видимо, круторогого хама-насильника тут хорошо знали, потому что сидевшая в холле девушка лишь улыбнулась, увидев висевшую на плече Саньку, и молча подала ключи.
Саньку небрежным кулем свалили на постель, ничуть не стесняясь, зевнули во весь рот, засунули ключ от номера в карман штанов и приказали:
- Быстро в душ.
Ага, сейчас. Она забилась в угол, по дороге прихватив с собой покрывало и выставив его перед собой, как замковую стену, которую до этого не смог одолеть не один рыцарь.
Марат философски пожал плечами, снял рубашку, смачно почесав волосатое пузо и спокойно пошлепал в душ.
Санька спрыгнула с кровати и бросилась было к окну, но не успела сделать и пару шагов, как из душа донеслось:
- Стоять! Не советую. Внизу таких как я много, а с поломанной ногой ты все равно далеко не уползешь.
Представив себе на секундочку все то, о чем так буднично вещали из душа, Санька без сил опустилась на пол.
В голове гулким набатом билось: " Дура! Надо было раньше бежать."
Но куда, к кому? Мама у Саньки умерла, отца у нее никогда и не было, бабушка Марата заменила ей семью, когда она после школы приехала учиться в этот город. Разве могла Санька тогда подумать, что у такой замечательной бабушки внук окажется такой сволочью. Разве могла она хоть на секундочку представить, что тот, на кого она так восторженно смотрела целых два года, тот, о ком мечтала по ночам, чьи взгляды коллекционировала, как величайшую драгоценность, небрежно бросит ей на следующий день после бабушкиных похорон:
- Кстати, подумай про оплату за проживание. Денег, я так понимаю, у тебя нет, но ты можешь расплатиться кое-чем другим...
У, ненавистная глумливая морда! Как она могла быть такой слепой, как столько лет представляла его хорошим? Маска, просто маска. Имидж, как сейчас принято говорить.
Марат вышел из душа злой. Вот сколько раз зарекался связываться, когда не на работе. Всех не спасешь, не перевоспитаешь, своего ума не вставишь. Да, предотвратить проще, чем потом собирать по кусочкам и смотреть в глаза несчастных матерей, лепеча, что если сделать пару-тройку операций, то у их ребенка есть шанс встать на ноги. Высококлассный хирург, иногда он ненавидел свою работу. Кровь, боль, слезы. Бесконечный круг людских страданий. Сколько их привозили к нему, выпавших из окна или бездумно шагнувших с моста. Он давно уже научился узнавать их по глазам, безошибочно определяя, что перед ним - несчастный случай или попытка суицида. У этой девчонки были такие глаза...Это чудо, что он высмотрел ее на той трассе. Но почему, черт возьми, если ты сам делаешь чудеса, тебе же еще приходится за них платить?