В стороне виднелись два крытых шкурами шатра — яранги. Откинулись пологи — меховые двери, навстречу высыпали женщины. И сразу к ребятам. Через минуту с путешественников уже стягивали мокрую одежду и обувь. На смену вынесли ворох меха: брюки, кухлянки, торбаса.
— Какумэй! — восхищалась молодая корячка, ласково глядя на Анелькута. — Ты совсем как мой сынок. Оставайся с нами в табуне, в бригаде, до конца летовки.
Славка и Генка смущались: никак не могли найти в мехе пуговицы, чтобы застегнуться.
— Здесь завязки, — пояснил им Анелькут. Он уже развалился на оленьей шкуре возле костра, подоткнув под себя полы кухлянки.
Над огнем бурлили два огромных медных чайника и котел, от которого вкусно пахло вареным мясом.
Вовчук, угощая пастухов папиросами, расспрашивал о ягельниках, как идет нагул оленей. Справился и о том, не попадался ли кто незнакомый. По всему было видно, что пограничник в бригаде свой человек.
— Ну, хлопцы, ожили? — обратился он наконец к ребятам. Взглянул на Анелькута и подмигнул: — А ты, малец, ловкий: по всей тропе вешки понаделал. Я знал, что сюда прибежишь, — Вовчук добродушно рассмеялся.
За ярангой раздалось хрюканье.
— У них что, и свиньи с собой? — спросил Славка у Анелькута.
— Конечно, нет.
— Слышишь, хрюкают…
Коряк повалился, смеясь.
— Это же олешки… Не хрюкают, а хоркают. Матери со своими телятами так разговаривают.
Генка, услышав Славкин вопрос, тоже улыбнулся — первый раз за все утро.
Старушка с двумя темно-синими полосками на лбу — следы старинной татуировки — сняла котел с варевом. Пастухи без приглашения подсаживались, вытаскивая ножи. Достали ножи поменьше и женщины. Дали их и гостям.
Коряки ловко вылавливали из коричневого густого бульона куски оленины. Орудуя ножами возле самых луб, отправляли мясо в рот тонкими ломтиками. Попробовал так и Славка.
— Нос не отрежь, — улыбнулся Анелькут, который не отставал от взрослых.
Ловко ел и пограничник, наверное, не раз угощался у оленеводов.
Та же старушка с татуировкой пожалела Славку с Генкой и, поискав поварешкой в котле, подала им по оленьему языку.
— О! За что же им самое вкусное? — в шутку позавидовал Вовчук.
Молодая хозяйка уже расставляла на широкой отполированной доске банки со сгущенным молоком, насыпала горку галет.
Славка осторожно принял поданную ему громадную кружку с очень темным чаем.
— Клади сгущенки… Больше клади! Эмелке! Голова и ноги будут хорошо работать.
— Цая нет, какая сила! — опять подмигнул мальчишкам Вовчук.
Пастухи, довольные, заулыбались.
Пили медленно, с передыхом, покрякивая и вытирая пот. Наливали, не снимая чайник с перекладины, лишь нагибали его.
Почаевав, откинулись на шкуры и разложили трубки. У каждого особенная: то в виде медвежьей морды, то с насечкой в виде орнамента или с крутым изогнутым чубуком…
— Ну, нам пора, — поднялся Вовчук. — Еще два часа ходу.
И Генка, и Славка, и Анелькут с неохотой скидывали удобную меховую одежду и натягивали свою — грубую, съежившуюся после сушки.
Вышли из яранги. Собаки-мохначи уже не лаяли на них, только из хозяйской вежливости прошли несколько шагов следом и улеглись, высунув языки. Теперь забеспокоились олени. Животные, что поближе, бросили щипать ягель, встали как вкопанные, следя темными блестящими глазами.
— А-ка-ка-ка! — закричал насторожившемуся стаду пастух. — О-ок!
Олени, узнав знакомый возглас, сразу успокоились. Только огромный хор-вожак оставался в прежней позе: гордо вскинуты ветвистые рога, напряжены мускулы, вздрагивает атласная кожа.
У шатров — яранг выстроилась вся пастушеская бригада, провожая гостей.
— До свидания! — помахал рукой Вовчук.
— Нэтан! Нэтан! — ответили пастухи, дымя трубками и улыбаясь.
Ребята шагали бодро: морось прекратилась, небо поднялось, под ногами сухо.
Вскоре опять увидели океан. Синеющая овальная полоса отсюда казалась выше своей береговой черты, обозначенной скалами — вот-вот выплеснется. На самом горизонте вился дымок.
— Пароход! — всматривался в даль Анелькут. — Конечно, так!
Вовчук приложил к глазам бинокль.
— Давно ждали.
— Горючее привезли, — сказал Генка. — Теперь свет будет.
— Может, и яблоки, — добавил Славка.
Корабль приближался. Донеслись его гудки. От берега к пароходу отправился катер.