Владимир вернулся меньше чем через четверть часа, и еще через четверть ожидания в приемной, наконец, быть допущен к Александру. Тот обрадовался ему, как родному, протягивая руки для пожатия.
— Граф Татищев, — обратился наследник слишком официально к нему. И только тут Владимир увидел, что в кабинете находится еще один человек — воспитатель наследника Жуковский Василий Андреевич. Владимир поклонился ему в знак приветствия.
— Владимир Петрович, — голос у воспитателя был мягкий завораживающий, у Владимира мурашки сразу пробежали по коже от дурного предчувствия, — прежде чем я оставлю вас с Александром наедине для серьезного разговора, хочу предупредить, что отказаться от его предложения вы не сможете, это приказ государя-императора.
После этого он поклонился, прощаясь, и вышел в другую дверь, а не через приемную с князем Кислицким.
— Владимир, — наследник вздохнул, пожимая плечами на недоуменный взгляд своего личного курьера и друга, и предложил сесть в кресла и выпить по бокалу «Крымского», которое тот так любил.
— Я понимаю, что это полная глупость, — сказал он шепотом, — так о приказах императора не говорят, но отправлять меня с инспекцией по приволжским районам, это, право, неумно. Здесь кроется какая-то другая причина, неведомая мне.
А затем он продолжил довольно громко:
— И, тем не менее, император отправляет нас с вами в поездку по приволжским губерниям с инспекцией. К отъезду все готово, ждали только вас. У вас ровно сутки, чтобы уладить все домашние дела и собрать вещи, возвратимся только к началу Рождественского поста.
Владимир тихо ахнул. Вот так, значит, почти до Рождества он не свидится с отцом, и отпроситься нельзя, сам Жуковский на это намекал. Он напишет отцу, обязательно напишет, хотя бы прощение попросит за сыновне непослушание. А Саньку попросит себе в слуги только тогда, когда в глаза ему смотреть будет, иначе никак нельзя. Иначе отец не пойдет ему навстречу.
Глава 5
Граф Петр Николаевич как и обещал, так и сделал — отправил письмо сыну в Петербург с подробными объяснениями о сыне своем младшем Санюшке, как он ласково теперь его называл. И с нетерпением стал ждал ответа. Письмо он отправил в имперскую канцелярию наследнику-цесаревичу Александру для Владимира, зная, что тот в особняке не бывает, и письмо там может затеряться, а тут всяко доставят до адресата.
По большому счету ничего другого и не оставалась делать. Весь уезд сплетничал о происшествии на озере — следовало подождать, пока затихнут разговоры, а уже только потом возобновлять театральные вечера. К тому же ему знакомый урядник по большому секрету и за приличное вознаграждение сообщил, что графа Извекова все же убили. Петр Николаевич всю голову сломал, размышляя над тем, кому понадобилось лишать жизни Николая Ивановича. Уж во всяком случае не его кредиторам.
Дни проходили за днями, а ответа от Владимира все не было. Но Петр Николаевич шибко пока не расстраивался, зная, что почта неспешно возит письма по российским просторам, и терпеливо ожидал, занимаясь своими обыденными делами. Наконец, по прошествии почти четырех недель ему доставили письмо. Но не от Владимира, а прямо из приемной Александра, в котором сообщалось, что граф Владимир Татищев, сопровождая наследника в его миссии, отбыл из Петербурга и вернется в столицу только к Рождеству, и лишь тогда ему будет передано письмо от графа Петра Татищева.
— Ну, что ж, к Рождеству так к Рождеству, — вздохнул барин, когда прочитал вслух, что было написано в послании.
— Вот и поедем с тобой, Санюшка, на Рождество в столицу, как и задумывалось. Там бал какой-нибудь с тобой посетим, или сами в особняке петербургском закатим. А что? Кто ж нам не дает? Весь свет созовем. С Владимиром помиримся, тебя всем покажем, — обратился он к пареньку, который примерял перед большим зеркалом в барской спальне новые костюмы, которые были заказаны и накануне вечером привезены из уездного города.
— Хорош! — поцокал языком барский камердинер Кузьмич, расправляя складочку на Санькином новехоньком сюртуке. Он сам помогал ему одеться, чтобы тот ничего не перепутал, и брючные подтяжки сверху на рубашку шелковую натянул, а не под нее. А уж жилетку надел затем сверху на рубашку, а лишь потом сюртук. Не поскупился барин, дорогущую одежду для своего младшенького заказал. Но не завидовал Кузьмич Саньке, а радовался за него — вот ведь счастье сиротке подвалило. Ему что, стар он уже, а деток своих не нажил — вот и радовался и за барина, который тоже чуть один не остался на старости лет, и за Саньку, надеясь, что тот ему хорошим сыном станет и скрасит его одиночество.