— Лукреция, — представилась женщина сквозь слезы, даже не встав и не старясь унять слезы.
— Вы путешествуете одна? — изумился Петр Николаевич, не увидев, кроме кучера, никого рядом с ней.
— Нет, не одна, — не прекращая плакать, поведала женщина, — С графом Кертом. У кареты сломалась ось, он ушел за помощью, но его уже нет полдня, а скоро стемнеет. Я промокла, хочу кушать, и мне очень страшно.
И Лукреция снова зарыдала в полный голос.
Петр Николаевич даму узнал — ему ее представлял кто-то из соседей во время постановки «Двенадцатой ночи», когда гостил в имении Владимир. Но тогда столько всего произошло, что та случайная встреча совершенно забылась. А вот спутника Лукреции он совершенно не запомнил.
Не оставлять же беспомощную женщину на дороге? И граф Петр Николаевич принял единственно мудрое решение в этой ситуации — Кузьмича решено было пересадить на козлы, даму забрать с собой до ближайшей станции или постоялого двора, ну, а Степану придется дожидаться помощи возле сломанной кареты вместе с кучером Лукреции.
До станции добрались, когда уже совсем темнело. Прежде чем разместиться в номерах, граф Петр Николаевич позаботился, чтобы и Лукрецию проводили в жарко натопленный номер и доставили ей воды, отмыться от грязи. Оставалось решить вопрос только с ее платьем, которое сильно пострадало, а переодеться ей было не во что. Но тут на помощь пришла дочка смотрителя, которая предложила даме один из своих сарафанов, пусть простенький, но сухой и чистенький.
Граф Керт на станции всё не появлялся, и все решили, что тот либо заплутал, либо ушел в другую сторону. В любом случае его надо искать, как только рассветет, а повозку за конюхом Степаном и кучером отправили ввечеру. Карету Лукреции решено было забирать тоже по свету, чтобы определиться со сложностью поломки, да и здоровых мужичков из деревни надобно звать на помощь, чтобы на колеса ее поставить и доставить до кузнеца.
На ужин все собрались в большом зале — и слуги, и господа. Жена смотрителя не поленилась и сама приготовила ужин уставшим и промокшим путникам, сама же и на стол накрыла. Когда к ним присоединилась Лукреция, все ахнули. Какая же она была красавица! Она умылась, нанесла на лицо немного краски, причесалась, уложив длинные темные волосы, заплетенные в косу вокруг головы, а в сарафане дочки смотрителя, который оказался ей впору и придавал крестьянское очарование великосветской барышне, смотрелась просто великолепно. Одним словом, барышня-крестьянка. Петр Николаевич так тот просто не отходил от нее ни на минутку, и за столом уселся рядом, и все ухаживал за ней, что подать, что поднести.
Все уже разошлись по своим комнатам, а он все разговоры с Лукрецией разговаривал и спать идти совершенно не собирался. Даже Кузьмич покашливать и постанывать начал, недозволенно ему раньше графа на отдых уходить, а тот все никак наговориться с дамой не мог.
К утру разыскался граф Керт, который, как и предполагалось, решил срезать путь и заплутал немножко. А в итоге намотал пехом лишний десяток верст. И карету с осью сломанной на кузницу доставили, в общем, началась обыденная суета. Петр Николаевич так и уехал, даже не успев попрощаться с Лукрецией. И всю дорогу переживал по этому поводу — так ему красавица легла на сердце.
По всей Польше тоже шли моросящие дождики, и уже ни у кого из путешественников не было надежды на хорошую погоду в Вене. Разговоры в карете прекратились и все молча сиднем сидели от одного места отдыха до другого. И только Петр Николаевич все даму, случайно встретившуюся им на пути, нет-нет, да и вспомнит ласковым словом и что-нибудь о ней доброе скажет.
Вена их встретила солнцем и жарой, как будто-то не было вчера мерзкого дождя и пронизывающего ветра, который задувал даже в еле заметные щели кареты.
А дальше у Саньки был сплошной восторг, и все слилось в непрерывное мелькание лиц, в непрерывную череду визитов, посещений, прослушиваний. Слушали его, слушали они.
— Я тоже так петь хочу, — прижавшись к Петру Николаевичу, шептал Санька, когда в одной из арий певец выдавал такие рулады, что замирало сердце и биться начинало лишь спустя несколько мгновений.
— Будешь, Санюшка, будешь, — отвечал тот. — Я уже итальянца учителя тебе подобрал. Он как тебя услышал, кроме слова «magnifico» больше ничего не мог произнесть. Его все мне расхваливали, он оперных певцов обучает, я его за хорошие деньги к нам переманил. К новому году в усадьбу должен приехать, тебя учить. А потом поедем в Италию, я покажу тебе настоящую оперу, покажу тебе «Ла Скала», и тебя покажу Италии, — добавлял счастливый граф, радуясь, как мальчишка, что все, что он запланировал и как запланировал, осуществляется.