— Тогда к Рождеству, если не придет никаких других команд, я в столицу с девушками и Санькой поеду, особняк к приезду барина в порядок приводить. Там он сможет с барином встретиться и все в домашней обстановке обсудить, может, тот свое мнение уже и насчет Лукреции этой изменит. Ой, не нравится она мне что-то. Сердцем чую, неспроста она на пути вашем объявилась.
— А если с женой молодой приедет барин? — поинтересовался управляющий. — Женится на Лукреции за границей, — уточнил он.
— Ну, а если с молодой женой приедет, — Наталья развела руками, — в усадьбу отправим Саньку, и все. О чем спрос?
— Я тоже с вами поеду, — поднялась с места мадам. — Давно в столице не была, да и пока барин мне не дал отставку, буду по-прежнему с Санькой заниматься, обучать и грамоте, и языкам, и манерам светским.
Все зашумели, загалдели, тут и учитель фон Шварт сказал, что он тоже пением будет с Санькой заниматься, пока итальянец нанятый не приедет. Да и приедет ли теперь?
В общем, вернулся Санька в усадьбу — вернулся и прежний распорядок его жизни: занятия с утра до вечера и с мадам, и с учителем, и ролей в пьесках, которые продолжил ставить фон Шварт, чтобы актеры недаром свой хлеб ели, стало у него больше. А он и радовался, все мысли не так заняты рассуждениями о батюшке, да о Владимире…
По первому снегу, когда дороги снова стали проезжими после осенней распутицы, снарядил управляющий Кирилл Иванович почти целый обоз в столицу. В одной небольшой дорожной карете, нанятой на ближайшей почтовой станции, разместились Наталья, мадам и Санька, а в другую погрузили трех дворовых девушек — Дарью, Настю и Полину, не занятых в игре на сцене, а в основном занимающихся изготовлением костюмов для артистов. Наталья сама их отбирала, в особняке ей в помощь нужны были девки здоровые да работящие, а не лентяйки. Знала, что дом стоял без малого десять лет как нежилой, только два сторожа Евсей да Прохор, их же деревенские мужики, там проживали, да дочка ее родная Анисья, мать Анюткина, там порядок поддерживала. Анютку, эту егозу, что четвертой сидела с девушками, тоже взяли, чтобы с матушкой свиделась, мало ли когда придется в следующий раз. Не говорила Анисья от кого девчонку нагуляла, плакала только, что с барином согрешила, а вот с кем, не сказывала. Когда Анютка родилась, велел Петр Николаевич в усадьбу ее привезти, чтобы не путалась там у матери под ногами — здесь в деревне все проще ребенка растить. А еще в третью карету, которую-то и каретой можно назвать с большим натягом, погрузили различную поклажу, начиная от новых штор на окна, и кончая мукой и ветчиной с колбасами домашнего изготовления, а также винами из погребов и коньяком, которые так любил барин. Наталья настояла, топая ногами перед управляющим. Она считала, ну, какая еда нормальная может быть в большом городе.
В радость дорога в такой большой компании, тем более что управляющий, не скупясь, выдал им денег на дорожные расходы и на непредвиденные для дома. Богатый урожай собрали крестьяне, богатый оброк заплатили и деньгами, и продуктами. Да и на барских полях без жалоб отработали на барщине. Амбары до верху заполнены пшеницей, рожью и овсом. А льна собрали столько, что не успеть девушкам по деревням за долгую зиму его обработать. Что ж деньги экономить по пустякам, можно и в дело употребить, ведь не на пропой же.
Через неделю пути поздно вечером обоз въехал в обширный двор особняка Татищевых.
Санька, выйдя из кареты, так и ахнул: богатый дом у его батюшки был в столице — три этажа, на входе колонны каменные, во дворе все постройке каменные. И дом, и постройки, и забор, все было выкрашено светло-желтой краской, нигде не облупившейся, даже не верилось, что в доме столько лет никто не жил.
Всех расселила Анисья, Натальина дочка. Она она не просто знала, где в доме что лежит, но и, в каждой комнате побывав неоднократно, представляла, какие чувства она может вызвать у человека, впервые переступившего ее порог. Саньке, который ей понравился с первого взгляда, она отвела каморку под самой крышей. Сколько не кричала Наталья на дочь, сколько не скандалила, что Санька теперь барин, уперлась та со словами, что эта комната самая лучшая, и все тут, хоть кол на голове теши, да и сама на мать голос повысила. Только Санька и смог разбушевавшихся баб успокоить, заявив, что он поживет в той комнатке, но если она ему не понравится, то попросит Анисью подобрать ему другую, на его вкус. На том и порешили.
А комнатенка и впрямь пришлась пареньку по вкусу, хоть и небольшая, но очень уютная, с большой кроватью почти во всю комнату, но еще и ходить можно. Конторка старенькая стояла прямо напротив окна, свет из которого падал прямо на наклонную поверхность оной, так что читать и писать письма можно было допоздна, пока на улице не стемнеет, сэкономив на свечах. Небольшой шкафчик под вещи тоже нашел в той комнатке свое место. А зачем Саньке большой, у него и вещей-то раз-два и обчелся? Тоже старенький, как и конторка, и, похоже, из того же вида дерева сделанный, наверное, когда-то все это было одним мебельным гарнитуром. Но главной достопримечательностью комнатки была изразцовая печка, которая натапливала это помещеньице одним полешком, а в сыром и промозглом Петербурге зимой это было особенно важно. Санька это сразу оценил, когда пришел сюда со своим барахлишком — в тепло и уют из больших прохладных спален и залов. А теплый кремовый цвет штор и обоев делал ее особенной, почти солнечной, в сумрачный осенний день.