— Батюшка, а вы не боитесь, что у него голос, о котором вы так печетесь, может сломаться? — хмыкнул Владимир. Ревностно как-то стало внутри, что замену ему смог отец найти так быстро.
— Нет, — Петр Николаевич заулыбался. — У мальчика ломка голоса уже прошла, я разговаривал с доктором в уезде, его пением можно нагружать на полную. Да и годок ему уже идет восемнадцатый. Ты не смотри, что он, как былинка, и не ставь его рядом с конюхом Степаном.
И Петр Николаевич рассмеялся своей шутке — со Степаном любого было трудно рядом поставить. Владимир тоже улыбнулся, вспомнив добродушное лицо здоровяка-конюха.
— А как вы его у Замащиковой обнаружили? Мы ведь раньше с ними не были дружны, — продолжил он дальше выпытывать.
Граф покачал рюмку с коньяком, поднес к носу, чтобы вдохнуть аромат напитка, неспешно отхлебнул и продолжил.
— Ты как уехал, такая тоска на меня навалилась, хоть за тобой в столицу езжай. Вот я, чтобы развеяться, отправился верхом на прогулку. Задумался и не заметил, как в лес к Замащиковым заехал. А этот шельмец идет по лесной тропинке и, никого не стесняясь, в полный голос поет: «Еду, еду, еду к ней, еду к любушке своей». Да как поет, заливается, голос звонкий, чистый! И еще и пританцовывает. Я спешился и танцевать с ним начал под его пение, настроение сразу улучшилось. Спрашиваю, отчего он тут, в лесу, соловьем заливается, а он отвечает, что коровенку, отбившуюся от господского стада, разыскивает. Мол, они на его голос откликаются своим мычанием. И, впрямь, нашли мы его коровенку тогда довольно быстро — откликнулась, замычала, не солгал пастушонок. Я у него выспросил, чей он, откуда. Долго уговаривал владелицу, все не соглашалась. Но как только слух прошел, что пастушонок стал ее девок дворовых портить, сразу его и продала.
— А как твоего соловья кличут? — поинтересовался Владимир.
— Кличут Санькой, а зовут Александром. Да что мы все о нем!.. Сейчас вот допьем винцо и поведу я тебя на репетицию спектакля в театр. Ты мне подскажешь, кого на роль Джульетты назначить, а то мне та актерка не нравится, и эта не хороша.
— Тетка Наталья, — Санька вошел на кухню, в святая святых господского дома, и нерешительно замер на пороге.
— Чего тебе? — кухарка обернулась от плиты и внимательно взглянула на паренька. — Барину чего потребовалось?
— Нет. Мне бы чего перекусить. К барину сегодня сын из Петербурга приехал, нас с ним за стол не посадили — ни меня, ни управляющего Кирилла Ивановича.
— Так ты голодный, что ли? — разулыбалась женщина. Покормить худенького Саньку ей всегда было в удовольствие.
— Ну, да. Может, какой пирожок с обеда остался? — паренек виновато взглянул на женщину.
— А где дворовые едят, ты забыл? — начала все же строить его для порядка Наталья. — Да? Или тебе с ними зазорно за одним столом сидеть?
Санька пожал плечами и потупил взор:
— Нет, не зазорно. Я нечаянно обед пропустил, не специально. Пением с учителем занимался. А потом оказалось, что все уже отобедали.
— Ладно, проходи, сядь на краешке вон за тем столом, — и кухарка указала на длинный стол у окна, засыпанный мукой, на котором подходили то ли хлеба, то ли большие пироги с начинкой.
Санька не стал ждать еще одного приглашения и, резво промчавшись между других столов с кастрюлями и тарелками на них, где было велено, опустился на одинокий табурет, подхватив его по дороге.
— Суп с обеда остался. Будешь?
Он радостно закивал — супы у кухарки получались просто отменные, что украинский борщ с буряком, что щи с кислой капустой, а про уху из стерлядки можно вообще промолчать и только исходить слюной.
— Я сегодня кашу с потрошками для дворовых сготовила. К приезду молодого барина кабанчика забили, несмотря на то, что лето. Вот с потрошками и вышла каша. Тоже, скажу тебе, ничего получилась. Положить?
Кто же от каши с мясом, да хоть и с потрошками, отказывается? Санька тоже согласился. Вот ведь как все хорошо обернулось — он шел всего лишь за пирожком с киселем, а тут целый обед предложили.
— А потом споешь мне? — попросила кухарка.
— Потом нельзя, — Санька отложил ложку, которую ему вручила хозяйка кухни. — Учитель запрещает, после еды ни петь, ни громко говорить нельзя часа два. Давай сейчас спою, пока накладываешь.
— Нет. Остынет все. У меня же все на печи стоит, горяченькое. Пой, а потом положу. Спой мою любимую.
И кухарка грустно запела низким контральто, чистенько, без фальши.
И замолчала, словно задумалась о чем-то своем. Но Санька не дал смолкнуть песне и весело подхватил припев.
Молодой голос зазвенел под высоким потолком кухни, возвращая радость жизни. Наталья встрепенулась, подхватывая. Второй куплет они пели красиво на два голоса — низкий Натальин давал основу мелодии, а высокий с переливами Санькин служил украшением песни, а припев снова выводил звонко паренек, да так весело, что они пустились прямо на кухне в пляс, рискуя свалить все со столов на пол. Санька, подхватив немолодую женщину под ручки, выписывал кренделя ногами, заставляя ее кружиться вокруг него. Третий куплет ему пришлось выводить одному — кухарка, обмахиваясь своим передником, сидя на табурете, пыталась восстановить дыхание. Но на припеве Санька не дал ей отсиживаться, снова увлекая в пляску.
Он спел несколько раз рефрен, каждый раз все выше и выше, и лишь затем умолк, улыбаясь.
Наталья тоже улыбалась, вытирая слезы радости, неожиданно выступившие на глазах:
— Согрешишь с тобой, Санька. Уж больно хорошо ты поешь... Садись уж. Кормить тебя буду, честно заработал.
«А что, петь, говорят, я умею, — рассуждал он, уплетая за обе щеки все то, что перед ним выставила хлебосольная кухарка. — Петь — это, пожалуй, все, что я умею. Правда, еще коров да коз пасти тоже могу. А так — грамоте не обучен, считать, как Кирилл Иванович, управляющий, тоже не могу. Сирота, что с меня возьмешь. Повезло, что барыня продала такому хорошему хозяину, как Петр Николаевич. Ему мое пение дюже нравится, вот и учитель со мной занимается, сил не жалеет, грамоте музыкальной обучает. Говорит, что скоро и музицированием займется со мной и на рояле, и на гитаре. Опять же барин обещал из города какого-то гув... гувен привезть, одним словом, чтобы грамоте меня обучать и театральным премудростям. Хочется ему из меня актера для своего театра слепить. Говорит, что я кривляться умею, а надобно еще изображать со смыслом. А смысла этого самого надо из книжек набираться. А чтобы из книжек, нужна грамота, значит, учитель нужен. А пока вот доем, посижу немного где-нибудь, чтобы помолчать. И пойду на сцене покривляюсь. У меня в новом спектакле пока роли нет, но по сцене вместе со всеми ходить буду. Народ изображать».
— Спасибо, тетка Наталья, — поблагодарил кухарку Санька, поднимаясь из-за стола. — Где посуду помыть можно?
— Иди уж. Сама помою, — махнула женщина рукой. — Как захочешь чего, заходи, еще какую песню споем, — предложила он вслед уходящему пареньку.