— Ладно, шутник, прощаю.
И отплыв от Саньки немного в сторону, Владимир снова встал на ноги и стал наблюдать, как тот, освещаемый луной, побрел к берегу. А на губах у него так и остался вкус его и запах разнотравья.
— Нежный, молочный, как у маленьких телят, — изумился Владимир. Ему всегда казалось, что крестьяне должны пахнуть или табаком-самосадом, или кислыми щами, но никак не молоком.
— Вот, шельмец, и не стесняется нисколько, — проворчал негромко Владимир, но глаза не отвел, продолжая рассматривать Саньку в лунном свете.
А тот, как специально, дойдя до мелководья, развернулся и, улыбаясь, что было прекрасно видно даже при неполной луне, пошел спиной вперед, демонстрируя барину свое стройное молочно-белое тело.
— Тьфу, ты, — выругался Владимир, но улыбнулся, вспомнив, как он принял Саньку за русалку.
Плавать сразу расхотелось, впрочем, он уже и замерз. Владимир вышел из воды, разыскал Машку, которая продолжала мирно пастись на той же самой полянке, где он ее оставил, голышом забрался на нее, чтобы поехать домой. И замер — совсем близко раздался звонкий девичий смех, а следом запел Санька:
«А он забыл любовь и слезы…»
Он пел просто и в тоже время с такой страстью, что Владимиру вдруг захотелось, чтобы Санька пел в ночи песню о любви только для него. И он никуда не поехал пока не затихли последние звуки, а потом еще немного постоял пока не закоченел совсем — все ждал, что тот споет еще одну, только ему предназначенную песню.
Засыпая уже в своей комнате, Владимир улыбался, все вспоминая, как он Саньку за русалку принял, песню и вкус поцелуя на губах.
Не допустил Владимира Петр Николаевич на утреннюю репетицию — сказал, что хочется ему и сыну, и всем остальным приглашенным сюрприз устроить, раз тот такую славную актрису для спектакля нашел. А всем дворовым и театральным строго-настрого запретил шептаться, где бы то ни было и про постановку, и про Санькину роль в ней.
Девок-рукодельниц засадил с утра до вечера костюмы новые изготавливать, а мужиков отправил декорации переделывать, да еще им в помощь крестьян и крестьянок и из Разгуляевки, и из Раздольного понагнал, благо посевная почти закончилась, а летние покосы еще не начались. А с личными огородами уж как-нибудь разберутся.
И пошла работа. Больше всех, конечно, актрисе Саньке доставалось — и на репетицию беги, и на примерку беги, и петь с учителем музыки не забывай. А поесть когда? Перед репетицией нельзя, а после просто некогда. Никак не удавалось Саньке за общим столом в людской посидеть, а может, оно и к лучшему — сдружился он с кухаркой Натальей, за песенку какую стала она его подкармливать, где пирожком, а где и сметанкой или сливочками. Если бы не она, спал бы Санька и с лица, и с тела. А так даже немного выправляться начал, не таким заморенным выглядеть стал. Хоть и шутил он по этому поводу, что, мол, были бы кости, а мясо нарастет, но все равно переживал, что нет у него такой стати, как у конюха Степана, сильно завидовал, когда тот, шутя, подкидывал его на плечо и усаживал на нем, как на стуле.
Ну, а Владимир от нечего делать стал соседей навещать. Не слоняться же без дела, пока батюшка занят постановкой? И в первый же свободный день отправился к Извековым, к Софьюшке. Любил он это семейство — Марья Алексеевна, графиня, привечала его, в тайне надеясь породниться с такими богатыми соседями, как Татищевы. Да вот только Софья Николаевна не очень жаловала Владимира последнее время, чувствовал он, что нравился ей кто-то другой, хотя не знал, как она часто заявляла маменьке об этом. Екатерина же, вторая дочка Извековых, была еще маловата для венчания. Правда, если с другой стороны посмотреть, то так в самый раз — семнадцатый годок уже шел. А сам Владимир всегда отшучивался, что ему Лизаветка по душе — этакая мелкая язва, самая младшая Извекова.
Отец семейства Извековых, граф Николай Иванович, в деревне бывал редко, в основном председательствовал в уездном дворянском собрании и жил там же, в городе в особняке. В разборки своей жены не лез и на женихов особенного внимания не обращал, не ему замуж идти. А что обеднели они несколько, так что с того? Дворянский род Извековых известен не только в губернии Т, но и в Московской, а жениха можно и в первопрестольной подыскать, если уж приспичит.
А Марья Алексеевна расстаралась для дорогого гостя, доложили ей, что Владимир приехал на побывку и к ним направляется. Пряников медовых напекли, чаю вскипятили, прямо в саду по этому поводу столы накрыли, благо денек выдался солнечным и не по-майски жарким. В тенечке деревьев в самый раз чаи гонять. А еще она девок из деревеньки своей понагнала, сама подбирала и посмазливей, и поголосистей, да и чтоб фигура была. Вдруг барин молодой на какую глаз положит, пока те его песнями слух тешут, для себя или для батюшкиного театра, так можно немного и финансовые дела поправить. Вот не артачилась бы Софьюшка, давно бы жили в Петербурге, в особняке Татищевых. Марья Алексеевна спала и видела себя на балах в Зимнем или у какого-нибудь столичного князя.