Звякнула цепочка, и дверь отворилась. Я не повернул головы.
— Уходи отсюда. Чана нет.
Я промолчал. Если он не намерен меня впускать, ему придется примириться с тем, что я по-прежнему буду здесь торчать.
Пауза.
— Что хочет?
— Я хочу увидеться с Чан Ли Чином, — произнес я, не поворачивая головы.
Снова последовала пауза, закончившаяся стуком цепочки.
Швырнув на землю окурок, я поднялся и вошел в дом, успев рассмотреть в полумраке дешевую, обшарпанную мебель. Мне пришлось дожидаться, пока китаец накладывал на дверь четыре скобы толщиной в руку, а затем навешивал на них замок. После этого он кивнул мне головой и, шаркая ногами, пошел вперед — маленький, сгорбленный человечек с лысой желтой головой и шеей, напоминавшей кусок старого каната.
Из прихожей он провел меня в еще более темную комнату, затем в коридор и вниз, по скрипучим, разболтанным ступенькам. Я ощущал сильный запах затхлой одежды и влажной земли. Некоторое время мы шли в темноте по земляному полу, затем повернули налево, и я почувствовал под ногами бетон. Еще дважды мы поворачивали в темноте, потом по ступенькам из неструганого дерева поднялись в коридор, довольно ярко освещенный электричеством.
Мой провожатый отворил какую-то дверь, и мы прошли через комнату, в которой тлели кусочки ладана и при свете масляной лампы можно было рассмотреть маленькие красные столики, заставленные чашками, а на стене — деревянные таблички, покрытые китайскими иероглифами. Через дверь в противоположной стене мы вступили в полный мрак, так что мне пришлось схватиться за полу просторного голубого халата моего провожатого.
С начала нашего путешествия он ни разу не обернулся, мы не обменялись ни словом. Эта беготня по лестницам вверх и вниз, то влево, то вправо, показалась мне неопасной. Если это тешит старика — пожалуйста! Я был уже изрядно сбит с толку и не имел ни малейшего понятия, где нахожусь. Но я не слишком огорчался. Если они намерены зарезать меня, знание географического положения мне не поможет. А если мне суждено выбраться отсюда живым и здоровым, то все равно, каким путем.
Было еще много блужданий по кругу, восхождений по лестницам и нисхождений вниз и тому подобных глупостей. Мысленно я прикинул, что нахожусь здесь уже добрых полчаса, но никого, кроме своего провожатого, еще не видел.
Наконец я увидел кое-что другое.
Мы шли по узкому, длинному коридору с дверями, окрашенными в коричневый цвет, по обеим сторонам. Все они были закрыты и выглядели в полумраке довольно таинственно. Проходя мимо одной из дверей, я заметил краем глаза тупой блеск металла и темное отверстие в самом центре.
Я молниеносно повалился на пол.
Падая как подкошенный, я не увидел вспышки, но услышал гром выстрела и почувствовал запах пороха.
Мой провожатый моментально обернулся, при этом одна нога выскочила у него из шлепанца. В обеих руках он держал по пистолету, огромному, как лопата. Я схватился за револьвер, не в силах прийти в себя от изумления — как этот маленький старичок мог укрыть на себе такое количество железа!
Два огромных ствола были нацелены в меня. По китайскому обыкновению старичок палил как сумасшедший: тррах! тррах! тррах!
Кладя палец на спусковой крючок, я подумал было, что он промахнулся, но вовремя спохватился и не выстрелил в него.
Он целил вовсе не в меня, а палил в находившуюся за моей спиной дверь, из-за которой стреляли.
Я откатился по полу на значительное расстояние.
Тем временем костлявый старичок закончил бомбардировку двери и подошел ближе. Расстреляв все патроны, он превратил дерево в мелкие щепки.
Дверь распахнулась под тяжестью тела человека, пытавшегося удержаться на ногах и прильнувшего к ней всем корпусом. Труп «глухонемого» Ухла, от которого почти ничего не осталось, повалился на пол, превратившись в лужу крови.
В коридоре замелькали желтые лица, среди которых торчали черные стволы.
Я поднялся на ноги. Мой провожатый опустил свои пушки и гортанным голосом пропел целую сольную арию. Китайцы начали исчезать в дверях, за исключением четверых, принявшихся убирать то, что осталось от Ухла, пораженного двадцатью пулями.
Мой жилистый желтый ковбой спрятал свои пистолеты, в которых уже не оставалось патронов, и подошел ко мне, протягивая руку за моим револьвером.
— Давать это, — вежливо проговорил он.
Я отдал ему оружие. Если бы он потребовал мои брюки, я бы тоже отдал.