МОНРЕАЛЬ — НЬЮ-ЙОРК — ЛОНГ-АЙЛЕНД, 10 июня
Ожидая взлета, Джонатан поставил портфель на соседнее кресло, там же разложил бумаги и начал набрасывать статью под названием «Тулуз-Лотрек: социальная ответственность художника», которую давно уже обещал одному художественному журналу с либеральным уклоном. Он мог расположиться с комфортом, поскольку взял себе за правило, когда издержки берет на себя ЦИР, покупать два билета на соседние места, чтобы не вступать в нежелательные беседы.
Эта роскошь в данном случае оказалась излишней — салон первого класса был почти пуст.
Голос командира экипажа, зазвучавший в динамиках с интонацией, передававшей и чувство собственного превосходства над пассажирами, и несомненно плебейское происхождение говорящего, заверил Джонатана, что уж он-то, командир, знает, куда летит самолет и на какой высоте будет проходить полет. Интерес Джонатана к статье о Лотреке был слишком хрупок и подобного вмешательства пережить не мог. Поэтому Джонатан принялся просматривать книгу, которую обещал отрецензировать — монографию под названием «Тильман Рименшнейдер: человек и его время». Джонатан был знаком с автором и наперед знал, что в книге тот будет пытаться угодить и читателям-специалистам и широкой аудитории, чередовать напыщенное наукообразие с сентиментальной слащавостью. Тем не менее, он намеревался дать на книгу положительную рецензию, исходя из им самим разработанной теории, что самый надежный способ удержаться на вершине в своей профессии — поощрять и поддерживать людей, заведомо бездарных.
Терпкий и легкий аромат ее духов он ощутил как мимолетное прикосновенье. Этот аромат помнится ему и по сей день, наплывая внезапно и как раз в те моменты, когда ему этого меньше всего хочется.
— Оба места ваши?
Он кивнул, не отрывая глаз от книги. Лишь самым краешком глаза он скользнул по ее платью — и испытал большое разочарование. На ней была форма стюардессы, и он тут же выбросил ее из головы: стюардессы, равно как медсестры, — это то, чем мужчина вынужден довольствоваться в незнакомом городе, когда нет времени искать женщину.
— У кого-то из бичевателей пороков буржуазии, кажется у Веблена, есть на подобный случай неплохая фраза. — Голос ее был подобен струе теплого меда.
Удивленный ее эрудицией, столь необычной для стюардессы, он закрыл лежащую на коленях книгу и посмотрел прямо в ее спокойные, веселые глаза. Карие, с золотыми блестками, как на костюме Арлекина.
— Эту фразу с тем же успехом могла бы произнести служанка в последнем действии пьесы.
Она легонько засмеялась: крепкие белые зубы и чуть выпяченные губы. Затем она поставила галочку в блокноте напротив его фамилии в списке пассажиров и пошла в хвост самолета отметить других пассажиров. Он смотрел ей вслед с нескрываемым любопытством — на ее упругую попку характерной африканской формы, придающей нечто особенное осанке и походке женщин черной расы. Он вернулся к книге о Рименшнейдере, но глаза его скользили по страницам, не оставляя в мозгу ни слова. Потом он что-то писал; потом задремал.
— Говно? — спросила она, склонившись над его ухом. Он проснулся и, повернув голову, посмотрел на неё: — Простите?
Это движение приблизило к нему ее бюст на расстояние в три дюйма, но он продолжал смотреть ей в глаза.
Она засмеялась, в карих глазах снова проступили золотые арлекинские блестки. Она присела на ручку кресла.
— Вам угодно было начать беседу со слова «говно», не так ли?
— Заметьте, это было не утверждение, а вопрос.
— Это что же: чай, кофе, молоко или?…
— Ну нет, этим потчуют только у наших конкурентов. Просто я заглянула в ваши записки и увидела там слово «говно» с двумя восклицательными знаками. Вот я и спросила.
— А-а. Так это комментарий к содержанию книги, на которую я пишу рецензию.
— Трактат об экскрементах?
— Нет. Дрянная искусствоведческая работа, изобилующая явными или скрытыми алогизмами и грешащая псевдоазиатской витиеватостью изложения.
Она ухмыльнулась:
— Явные или скрытые алогизмы я еще кое-как выдерживаю, а вот от псевдоазиатской витиеватости изложения у меня голова болит до самой задницы.
Джонатан наслаждался созерцанием ее глаз, уголки которых были по-азиатски приподняты. В этих глазах таился еле заметный намек на насмешку.
— Я отказываюсь верить, что вы — стюардесса.
— Иными словами: «Что такая девушка, как вы, делает в?…» По правде говоря, я вовсе не стюардесса. Я — переодетый угонщик.
— Это обнадеживает. Как вас зовут?