– Есть.
На том конце последовало продолжительное и сердитое бормотание.
– Джонатан! У меня для вас чудесные новости. Он говорит, что может перекрыть вашу цену, только у него при себе нет таких денег. Он сможет их добыть только через несколько часов. Поэтому, дорогой мой друг, если вы будете здесь к часу и привезете девятнадцать тысяч долларов, картина ваша, и мое благословение в придачу.
– Девятнадцать тысяч?
– А плата за информацию?
За картину Джонатан выложит почти все, что имеет, и придется ему изыскать какой-то способ разобраться с долгами и с жалованьем мистеру Монку. Но зато у него будет Писсарро.
– Отлично. К часу буду.
– Великолепно, Джонатан. Моя жена приготовит вам чашечку чаю. Теперь скажите мне, как вы себя чувствуете? Как дети?
Джонатан повторил условия договоренности, чтобы не было никакой ошибки, и повесил трубку.
Еще несколько минут он сидел на краю постели, устремив взор в пространство. Его ненависть к Дракону и Поупу собралась в один комок, крепкий, как алмаз. Затем он ощутил запах кофе и вспомнил о Джемайме.
Она ушла. И с нею исчез голубой конверт, пухлый от стодолларовых банкнот.
В последовавшей серии поспешных телефонных звонков в надежде спасти, по крайней мере, картину, Джонатан узнал, что Дракон, недомогающий после очередного переливания крови, не станет говорить с ним и что торговец, хоть и выразивший глубокое сочувствие ему лично и заботу о здоровье членов его семьи, тверд в своем намерении продать Писсарро Поупу, как только будут предъявлены деньги.
Джонатан одиноко сидел в галерее и неотрывно глядел в то место, которое уже зарезервировал за Писсарро. Рядом с ним на столе стояла нетронутая чашка кофе с молоком. А рядом с чашкой лежала записка от Джемаймы:
“Джонатан!
Пришлось действовать наугад. Надеюсь, что ты пьешь кофе с сахаром.
Люблю тебя (честно). Джемайма”.
Она ничего не взяла, кроме денег. Одежду, которую он купил ей, он нашел на кухонном столе, аккуратно сложенную. Даже посуда после вчерашнего ужина была помыта и убрана.
Он сидел. Текли часы. Над ним никем не видимые в опустевшем корабле церкви проплывали столбы цветного света, перемежающиеся тенью, и наступил вечер.
Лютей всего он ненавидел самого себя. Ему было безмерно стыдно за свое легковерие. Дал себя ослепить ее теплу, сиянию, исходившему от нее, сам себя обманул...
И в свой давно уже мысленно составленный список – список тех, кто использовал свою с ним дружбу ему же во вред – он включил имя Джемаймы. Прямо под именем Майлза Меллафа.
“Записывая, движется рука —
А написавши, движется тем паче”, – думал он про себя.
Он закрыл дверь галереи и запер ее. Этим летом он больше сюда не придет.
НЬЮ-ЙОРК, 14 ИЮНЯ
– ... тяготы грешной плоти, а, Хэмлок?
Дракон как бы пребывал в невесомости под черными шелковыми простынями, его хрупкая голова лишь чуть приминала подушку цвета черного дерева, по которой разметались его влажные, похожие на овечье руно волосы. Джонатан смотрел, как длинные белые руки слабо дрожат, сжимая кромку черного пододеяльника. Небольшой свет, необходимый тем, кто лечил его и ухаживал за ним, причинял Дракону боль, и на глазах у него была толстая черная маска.
Над ним склонилась миссис Цербер. От озабоченного выражения на ее чешуйчатом лице проступили морщины. Она извлекла из бедра Дракона большую иглу. Дракон сморщился, но тут же преобразил это выражение в кислую улыбку.
Джонатан впервые оказался в спальне за кабинетом Дракона. Это маленькое помещение было целиком задрапировано черным, а больничная вонь здесь была просто нестерпимой. Джонатан неподвижно сидел на деревянном стуле возле кровати.
– Уже несколько дней после переливания меня кормят внутривенно. Раствор сахара и соли. Согласитесь, меню не для гурмана. – Дракон повернул голову на подушке, черная маска уставилась на Джонатана черными комками, скрывающими глаза. – По вашему арктическому молчанию я понимаю, что мой стоицизм и похвальное терпение на вас особо сильного впечатления не производят.
Джонатан не отвечал.
Взмахом руки, столь слабым, что земное притяжение тут же потянуло руку вниз, Дракон отослал миссис Цербер. Она прошла мимо Джонатана, скрипнув накрахмаленным халатом.
– Как правило, мне очень нравится беседовать с вами, Хэмлок. Ваше недружелюбие весьма тонизирует... – Он говорил прерывисто, с придыханиями, при необходимости останавливался на полуслове. При натужной оживленности Дракону уже не хватало сил правильно строить, фразы. – Я в состоянии этом вам не соперник. Извините, поэтому я прямо перейду к делу. Где мисс Браун?
– О? Так это действительно ее фамилия?
– Как ни странно, да. Где она?
– Это вы у меня спрашиваете?
– Она вчера передала деньги мистеру Поупу. После этого исчезла бесследно. Вы меня простите, но я подозреваю вас.
– Я не знаю, где она. Но мне это интересно. Если найдете, будьте любезны уведомить меня.
– Понятно. Помните, Хэмлок, она – одна из наших. А кому как не вам знать, что происходит с теми, кто тронет наших людей.
– Поговорим о задании.
– Мисс Браун должна остаться невредимой, Хэмлок.
– Поговорим о задании.
– Очень хорошо. – Дракон вздохнул, содрогнувшись от усилий, затраченных на вздох. – Но мне жаль, что вам изменило чувство спортивной борьбы. Как это у американцев говорится – умей выигрывать, умей и...
– У вас в детстве не было привычки выщипывать мухам крылышки, Дракон?
– Разумеется, нет. Каким еще мухам?
Джонатан решил эту тему не развивать.
– Я полагаю, что санкция связана со вторым человеком из Монреаля. С тем, который получил рану в борьбе с этим... как его?
– Агентом Стрихнин. Да. Когда мы послали вас в Монреаль, Спецрозыск об этом втором почти ничего не знал. Они до сих пор по кусочкам собирают крупицы сведений – слухи, обрывки из записных книжек, сообщения информаторов, куски телефонных разговоров, которые удалось записать, – словом, все те крупицы, из которых складывается доказательство виновности. Честно говоря, на сей раз мы вынуждены начинать действовать, располагая куда меньшей информацией, чем обычно. Но этого человека абсолютно, жизненно необходимо санкционировать. И быстро.
– Но почему? Ведь не в первый же раз ваши люди остаются с носом. Почему этот человек так важен?
Фосфоресцирующее чело Дракона сморщилось – какое-то мгновение он взвешивал все за и против, потом сказал:
– Очень хорошо, я поясню. Может быть, тогда вы поймете, почему мы с вами так резко обошлись. И, может быть, тогда вы разделите наше беспокойство по поводу этого человека. – Он замолчал, прикидывая, с чего начать. – Скажите, Хэмлок, исходя из опыта службы в армейской разведке, как бы вы охарактеризовали идеальное биологическое оружие?
– Это светская беседа?
– Исключительно деловая.
Джонатан заговорил с интонацией школьника, читающего стихи наизусть. Голос его приобрел ритм метронома:
– Болезнь должна убивать, но убивать не сразу. Инфицированным должна требоваться госпитализация, чтобы в каждом случае заболевания вместе с больным из строя выбывало еще несколько лиц обслуживающего персонала. Заболевание должно распространяться путем контакта – чтобы выйти за пределы непосредственной зоны атаки и посеять панику. При этом болезнь должна быть такой, чтобы можно было надежно защитить от нее собственные войска.
– Совершенно точно. Короче, Хэмлок, идеальной была бы некая вирулентная форма бубонной чумы. Так вот, в течение многих лет противник разрабатывает оружие на основе бубонной чумы. Они достигли больших успехов. Им удалось разработать средство доставки, изолировать штамм вируса с идеальными характеристиками и получить инъекцию, иммунизирующую собственные войска.
– В общем, как я понимаю, с ними лучше не залупаться.
Дракон поморщился – неуместное слово вызвало у него боль.
– А, трущобы? Слой лака на поверхности у вас ведь очень тонок, а под ним – трущобы? К счастью, наши тоже не ленились. Мы сделали значительный скачок в том же направлении.