“Потрясающие новости!!! Наконец-то я избавилась от того бремени (гм-гм), которое так долго влачила! Избавилась и избавилась! Умопомрачительный мужчина! Скромный, нежный, смирный, остроумный – и любит меня. Все случилось вот так (здесь мысленно щелкни пальцами)! Встретились. Поженились. Трахнулись. Именно в такой последовательности! Куда катится мир? Ты упустил свой шанс. Теперь хоть все глаза выплачь! Боже, Джонатан, он великолепен! Мы поселились у меня. Заходи к нам, когда вернешься. Кстати о доме – я заходила от случая к случаю, убедиться, что никто его не украл. Никто его не украл. Но есть и плохие новости.
Мистер Монк уволился. Получил постоянное место в Управлении Национальных Парков. Как Аризона? Избавилась, слышишь?! Когда вернешься, все об этом расскажу.
Ну ладно, как там в Швейцарии?”
Шлеп.
Джонатан лежал, глядя в потолок.
В первый же день, когда был снят запрет на посещения, его посетил гость из американского консульства. Маленький, толстый, с зачесанными на лысину длинными волосами, с лягушачьими глазками, блестящими из-за очков в стальной оправе, гость относился к тем неприметным личностям, которых постоянно вербует ЦИР именно потому, что они совсем не соответствуют расхожим представлениям об облике “шпиона”. Любого такого человека ЦИР использует столь последовательно, что они давно уже превратились в стереотип цировца, и любой иностранный агент вычислит их в толпе с первого взгляда.
Посетитель оставил маленький магнитофон новой модели, принятой на вооружение ЦИРом. В ней кнопки записи и воспроизведения поменяли местами, и в режиме воспроизведения обе кнопки срабатывали одновременно, так что запись стиралась по мере воспроизведения. Эта модель была заметно лучше предшествующей, еще более конспиративной, где запись стиралась еще до воспроизведения.
Как только Джонатан остался один, он снял крышку магнитофона и нашел на ее тыльной стороне приклеенный липкой лентой конверт. Это было подтверждение из его банка. В замешательстве он нажал кнопку воспроизведения, и из маленького динамика раздался голос Дракона, еще более тонкий и более металлический, чем обычно. Ему стоило лишь закрыть глаза, и перед ним предстало слабо светящееся в темноте лицо цвета слоновой кости и розовые глаза под густыми ватными бровями.
– Мой дорогой Хэмлок... Вы уже открыли конверт и обнаружили – с удивлением и, как я полагаю, с удовольствием, – что мы решили выплатить вам полную сумму, несмотря на сделанное нами ранее предупреждение вычесть из нее некоторые наиболее возмутительные и расточительные ваши траты... Я считаю, что это более чем справедливо в свете тех неудобств, которые вам пришлось претерпеть при выполнении задания... Нам представляется очевидным, что вам не удалось спровоцировать объект на саморазоблачение, и потому вы избрали надежный, хотя и прискорбно неэкономичный способ – санкционировать всех троих... Но вы всегда отличались расточительством... Мы полагаем, что устранение месье Биде имело место во время вашей ночевки на горе, под прикрытием темноты... Как вам удалось ускорить смерть двух остальных, нам неясно, да и не особенно интересно... Как вы, вероятно, помните, результаты интересуют нас больше, чем методы.
И еще, Хэмлок, мне следовало бы сделать вам замечание – вы вернули нам Клемента Поупа в совершенно нетоварном виде... Моего гнева вы избежали лишь потому, что я давно уже намеревался подвергнуть его вполне заслуженному наказанию... Так почему бы не вашими руками?.. Поуп отвечал за установление вашего объекта и не сумел точно определить интересующую нас личность... В качестве последнего средства для достижения этой цели он выступил с идеей использовать вас в качестве приманки... Разумеется, это была весьма второсортная идея, исходящая от человека напуганного и малокомпетентного, но плодотворных альтернатив у нас не было... Я был уверен, что из этой заведомо сложной ситуации вы выйдете живым, и, как вы сами видите, я оказался прав... Поуп уволен из рядов СС и теперь выполняет значительно менее ответственную работу, составляя протокольные речи вице-президента... После того избиения, которому вы его подвергли, он стал для нас совершенно бесполезным... Он теперь страдает тем, что у охотничьей собаки называется “страх ружья”.
С большой неохотой перекладываю ваше личное дело в разряд “резервных”, хотя, признаюсь вам по секрету, миссис Цербер не разделяет моих сожалений... Честно говоря, в глубине души я подозреваю, что пройдет совсем немного времени и мы снова будем сотрудничать... Принимая во внимание ваши вкусы, гонорара вам хватит не более чем на четыре года, а дальше – как знать?
Поздравляю с весьма изобретательным выходом из кризиса, и всего вам самого наилучшего в вашем лонг-айлендском храме, воздвигнутом вами по вашему же образу и подобию.
Пленка кончилась, ее конец захлопал по панели, катушка закрутилась быстрее. Джонатан выключил аппарат и отставил его в сторону. Он медленно покачал головой и беспомощно сказал самому себе:
– О, Господи!.. Ну-ка... Значит, сорок две вниз на раз, два, три, четыре...
Бену нелегко было войти в дверь. А войдя, он выругался и злобно пнул ее. Громко топая, он втащил громадную корзину фруктов, обернутую в целлофан.
– Вот, – сердито сказал он и сунул свою шуршащую ношу Джонатану, который безудержно смеялся с того самого момента, как Бен ворвался в палату.
– Что это за чудо ты мне принес? – спросил Джонатан между приступами смеха.
– Не знаю. Фрукты и тому подобное говно. Им тут внизу, в холле, приторговывают. Ну что тут, черт возьми, такого смешного?
– Ничего – Джонатан даже обмяк от смеха. – Это, пожалуй, самая приятная вещь, которую я в жизни от кого-нибудь получал, Бен.
– Да иди ты в жопу!
Кровать затряслась от нового приступа смеха. Хоть Бен и в самом деле выглядел глупо, сжимая украшенную ленточками корзину в своих мощных лапах, в смехе Джонатана было нечто истеричное, вызванное затяжной скукой и клаустрофобией. Бен поставил корзину на пол и, ссутулившись, сел на стул возле кровати. Он сложил руки на груди и являл собой воплощение кротости, хотя, пожалуй, несколько сердитой.
– Очень рад, что сумел тебя так позабавить.
– Извини. Послушай... Ну да ладно. – Джонатан загнал обратно последний смешок. – Я получил твою открытку. Ты с Анной?..
Бен махнул рукой:
– Странные вещи случаются.
Джонатан кивнул.
– Вы нашли?..
– Да, нашли у самой подошвы... Отец Андерля решил похоронить его на лугу, рядом со склоном.
– Хорошо.
– Да, хорошо.
И больше говорить было не о чем. Бен впервые посетил Джонатана в больнице, и Джонатан понимал его. Ну что можно сказать больному?
После паузы Бен спросил, хорошо ли за ним ухаживают. Джонатан сказал: “Хорошо”. И Бен сказал: “Это хорошо”.
Бен вспомнил больницу в Вальпараисо после Аконкагуа, где его выхаживали после ампутации пальцев.
Теперь вот они поменялись ролями. Джонатан припомнил и даже сумел выжать из себя пару имен и названий, над которыми оба могли энергично покивать и тут же забыть.
Бен прошелся по комнате и выглянул в окно.
– Как тут сестрички?
– Накрахмалены.
– На борт кого-нибудь из них приглашал?
– Нет. Это все довольно мерзкая публика.
– Плоховато.
– Да уж.
Бен снова сел и принялся счищать пылинки с брюк. Потом сказал Джонатану, что собирается сегодня попасть на самолет в Штаты.
– Мне завтра к утру надо быть уже в Аризоне.
– Передай Джордж мою пламенную любовь.
– Непременно.
Бен вздохнул, энергично потянулся, пробубнил что-то вроде “Поправляйся” и встал, намереваясь уйти. Когда он взял корзину с фруктами и поставил ее возле кровати, Джонатана вновь разобрал смех. На сей раз Бен просто стоял и терпеливо сносил все это – все лучше, чем длинные паузы. Но некоторое время спустя он начал чувствовать себя глупо и тогда поставил корзину на пол и двинулся к дверям.