— Малашкин.
Над лесом пухнет ядовито-густая дымная завеса, что-то сегодня сильней разгорелось. Огня нет, потому что болото горит, изнутри, дышит этой сизой хмарью, как адово место. Дедушка, наверно, не видит дыма, лицо его бесстрастно, а вот отцу будто бы глаза щиплет, прищурился, лоб свел в гармошку, на заветренных скулах ржаво искрится двухдневная щетина. После бани побреется, свалявшиеся волосы станут золотисто-рассыпчатыми, весь он помолодеет.
— Надень рубаху, ужо реветь ночью будешь, — посоветовал дедушка.
— Ничего, в бане отмякнет. Ты пойдешь?
Старик отрицательно помотал головой:
— Без меня идите, я в другой раз.
Ему, конечно, хочется в баню, но она далековато, на задах, без помощи не дойти, чтобы не быть обузой, сам установил — через одну субботу моется.
— Дедушка, тебе жарко, наверно, в валенках-то? — спросил Санька.
— Старая косточка любит тепло. Моим ногам, брат, в свое время досталось и холоду и сырости, теперь ничем не согреешь. Прежде ведь какая обутка была? Мужики, бывало, в Питер поедут на заработки, а я круглый год — в лесу, никуда из Заболотья.
— И Волгу ни разу не видел?
— Нет. Где родился, там и пригодился. Это теперь взяли моду порхать туда-сюда.
Санька не разделял дедовой гордости. Прожить почти век и не побывать на Волге?! Он, например, побывал и нисколько после этого не меньше любит свое Заболотье, он должен знать, что делается на земле, видеть ее своими глазами.
— Сань, а ты кем будешь? — шутливо спросил отец.
— Не знаю.
Он и в самом деле не знал, потому что хотелось стать и охотником, как дедушка, и шофером, и капитаном теплохода — белый китель, белая фуражка с кокардой…
— Ну, ясно, не плотником. Все стремятся куда-нибудь повыше, дескать, зря, что ли, учились. А топорище сумеешь сделать?
— Сумею, — поторопился согласиться Санька.
Недолго думая отец сходил в избу, принес половинку березового кругляша. Пробуй! Может быть, когда-нибудь пригодится.
Оказалось вытесать топорище не так просто. Вертит Санька заготовку и той и другой стороной: тут древесина задирается, тут выщербнулся сучок, тут слишком глубоко взял. Надо сделать пологий изгиб, на конце — выемку и скос и чтобы все было гладко, овально. Не получается как следует, хоть семь потов пролей. Отец уж к последнему пряслу прибил поперечины, Санька сопит, торопится навести лоск, соскабливает неровности осколком стекла.
— Ну как, готово?
Отец перекладывает из руки в руку неуклюже-шероховатое топорище, смеется, морщинки сбегаются к краешкам глаз:
— Таким топорищем враз кровяные мозоли набьешь.
Дедушка тоже запрятал под лохматыми бровями усмешку, еще более сурово оценил Санькину работу:
— Первоучину в печке жгут. Вон подай матери на растопку.
Подошла мать. Они с Андрюшкой сушили сено и топили баню.
— Три копны нагребли, принести надо. Как раз к тому времю баню скрою.
В глазах матери много доброты, она довольна новым тыном, довольна тем, что вся семья в сборе, всяк при своем деле, что скоро — баня, которая сулит небольшой роздых в хлопотливом беге летних дней.
Санька с отцом несли вторую копну, когда деревню взбудоражил испуганный крик Марьи Сударушкиной:
— Лес горит! Бабы-ы, гори-ит!
Бросили носилки. Возле тына народ собирается, размахивают руками, галдят. Огонь то спрячется, то зловеще взметнется над лесом, отталкивая густой черный дым, как будто время от времени подплескивают керосину. Дважды донеслись выстрелы: Захар Малашкин звал на помощь.
Отец подхватил топор, побежал. Санька устремился было за ним, но мать остановила его:
— Помогать, в случае чего, будешь. Дедушку-то хоть на носилках неси.
— Сгорим ведь, если до поля дойдет! Рожь кругом! — слезливо причитала тетка Марья.
Леня Жердочка, ссутулившись в кабине, погнал «Беларусь» к Займищу; из села пропылила пожарка. Чем они там помогут?
Горящий лес водой не зальешь, и нет ее поблизости. Огненные языки угрожающе выхлестываются из-за леса. Жутко. Но так и подмывает сорваться с места, пуститься вдогонку за мужиками.
Появился председатель сельсовета Крюков Михаил Васильевич, сохранивший во всяком деле фронтовую хватку и распорядительность, принялся раздавать команды:
— Чего рты разинули? Сгореть хотите? Живо соберите старух и ребятишек, сюда, к машине!
— Как же деревню-то оставим?
— Хватит разводить турусы на воде! Я сказал, стариков и ребятишек, в крайнем случае, вывезем. Остальные — все на пожар! Лопаты захватите!