«Высокий золотой шпиль бросился мне в глаза: я узнал Петропавловскую крепость… Так вот Петербург! Да, это он, точно. Эти пустые, широкие, серые улицы; эти серо-беловатые, желто-серые, серо-лиловые, оштукатуренные и облупленные дома, с их впалыми окнами, яркими вывесками, железными навесами над крыльцами… эти фронтоны, надписи, будки, колоды; золотая шапка Исаакия; ненужная пестрая биржа; гранитные стены крепости и взломанная деревянная мостовая… эти окаменелые дворники в тулупах у ворот, эти скорченные мертвенным сном извозчики на продавленных дрожках… это она, наша Северная Пальмира».
«Да, этот болотный, немецкий, чухонский, бюрократический, крамольнический, чужой город, этот „лишний административный центр“… этот город, прославленный будто бы бессердечностью своих жителей, формализмом и мертвечиной, а по моему скромному мнению — единственный русский город, способный быть настоящею духовною родиной».
«Странно, какую любовь внушает к себе своим обитателям Петербург… и не только происходит эта любовь от того, что здесь средоточие всех надежд для всякого, особенно служащего, а отчасти и совершенно бескорыстная… Когда на днях шел я с Вознесенского мимо Сената на Васильевский… так мне милы вдруг стали и эти дома, и памятник Петру, и площадь…»
Н. Г. Чернышевский (из письма к родным).
«Петербург имеет свои достоинства, говорите Вы? Да, и на болоте цветут лилии, прекрасные, чистые лилии и другие хорошие, красивые цветы. Больше я ничего не знаю о Петербурге, и, разумеется, мнение мое о нем односторонне. То же, что я видел и пережил в нем, — и в воспоминании возбуждает у меня чувство горечи. Поездкой в этот город я ограбил себя, ибо я думал о нем лучше…»
«Каменные громады зданий, гранит и мрамор его дворцов, могучая черная лента Невы, блеск европейских магазинов, синие лучи электричества на главных величественных проспектах и тонущие в нездоровой сырой мгле, балансирующие на болотистой почве, угрюмые фабричные закоулки окраин. Петербург того времени был поистине ужасным городом торжествующего царизма».
«Ужасный город, бесчеловечный город! Природа и культура соединились здесь для того, чтобы подвергать неслыханным пыткам человеческие души и тела, выжимая под тяжким давлением прессов эссенцию духа».
«О, как я обожал петербургскую весну с ее резким потеплением и особенно с ее ускоренным посветлением. Что за ликование и что за щемящая тоска в петербургской весне… Красив и поэтичен Петербург бывал в разные времена года, но действительно весна была ему особенно к лицу… Нигде белые ночи так не властвовали над умами, не получали, я бы сказал, такого содержания, такой насыщенности поэзией, как именно в Петербурге, как именно на водах Невы. Я думаю, что сам Петр, основавший свой Петербург в мае, был зачарован какой-нибудь такой белой ночью, неизвестной средней полосе России».