Итак, по воле ее императорской милости за первым французским танцем обрученных последовали дальнейшие, а потом и другие их милости продолжили разные танцы. Его же княжеская милость польским танцем в первой паре, а во второй его милость господин староста Бобруйский увеселили ее величество. Затем его княжеская милость возобновил веселье и, стоя на коленях перед ее императорской милостью, выпил за ее здоровье большой бокал и предложил другим их милостям совершить такую же церемонию.
Пробыв до часу пополуночи, ее императорская милость поднялась и, будучи сопровождаема многочисленными их милостями дамами и кавалерами, отбыла в свой дворец. Проводив ее императорскую милость, некоторые их милости вернулись наверх, и все пошли к их милостям княжнам. Выпив там под пушечную стрельбу и звуки разнообразной музыки за здоровье виновников торжества, разъехались. А его милость господин староста Бобруйский, пригласив их милостей князя и княгиню со всей фамилией на завтрашний обед, пошел в свою резиденцию. Весь дворец их милостей князя и княгини снаружи с вечера всю ночь был в иллюминации. Наверху на фасаде дворца была большая картина с изображением ангела, державшего два сердца с монограммами имен в середине под одной короной и с русской надписью наверху: «Небо посылает меня утвердить союз ваш». По обеим же сторонам колонны с гербами – на одной сапежинский, на другой его милости князя Меншикова. Все это сзади украшалось превосходной иллюминацией и смотрелось так хорошо и явственно, словно горело прямо в огне. Фигура, гербы и буквы были видны более чем за полверсты, как будто смотришь с близкого расстояния.
При Петре I были сделаны и такие, не свойственные прежде российским городам распоряжения: начались систематические наблюдения за погодой, которые вел вице-адмирал Корнелий Крюйс, издан указ «О содержании в Петербурге по улицам фонарей, о чищеньи и мощении улиц»; для вывоза мусора с улиц города было назначено определить несколько лошадей с возчиками, и «чтобы каждый житель токмо против своего двора навоз в груду сгреб, а оные определенные люди брали и отвозили в удобные места».
Петр I – император, 1721 год
О зачатии и здании царствующего града Санктпетербурга в лето от первого дни Адама 7211 по Рождестве Иисус Христове 1703, Михаил Ломоносов
Правление Петра кардинально преобразило Россию – из восточной деспотии страна начала превращаться в государство европейского типа. Можно долго спорить о том, какими методами осуществлялись преобразования, но заслуги царя-реформатора перед Россией неоспоримы. В 1721 году царя Петра провозгласили императором, отцом Отечества и присвоили ему титул Великого.
В 1721 году октября в 11 день по упрошению всенародному царское величество изволил принять титул императорской и в церкви Живоначальной Троицы от лика святительского и генералитета и всех чинов поздравлен великим императором отцом отечества и от всех коронованных государей чрез послов и грамоты императором поздравлен, и его императорским величеством начало восприяла четвертая монархия северная, то есть Российская империя.
Хотя великое, как гласит известное присловье, лучше всего видится издалека, величие свершений Петра признавали и современники, и ближайшие поколения потомков. К последним принадлежал, в частности, замечательный русский ученый, бесспорный сторонник прогресса Михаил Ломоносов, составивший в 1755 году «Слово похвальное блаженной и вечнодостойной памяти Государю императору Петру Великому».
Давно долженствовали науки представить славу его ясными изображениями; давно желали в нарочном торжественном собрании превознести несравненные дела своего основателя. Но ведая, сколь великое искусство требуется к сложению слова, их достойного, поныне умолчали, ибо о сем герое должно предлагать, чего о других еще не слыхано. Нет в делах ему равного, нет равных примеров в красноречии, которым бы мысль последуя могла безопасно пуститься в толикую глубину их множества и величества. Однако, наконец, рассудилось лучше в красноречии, нежели в благодарности, показать недостаток, лучше с произносимыми от усердной простоты разговорами соединить искренностию украшенное слово, нежели молчать между столькими празднественными восклицаниями... Итак, оставив боязливое сомнение и уступив ревностной смелости место, сколько есть духа и голоса должно употребить или паче истощить на похвалу нашего героя. Сие предпринимая, откуду начну мое слово? От телесных ли его дарований? От крепости ли сил? Но оные явствуют в преодолении трудов тяжких, трудов неизсчетных и в разрушении ужасных препятствий. От геройского ли виду и возраста, с величественною красотою соединенного? Но кроме многих, которые начертанное в памяти его изображение живо представляют, удостоверяют разные государства и города, которые, славою его движимы, во сретение стекались и делам его соответствующему и великим монархам приличному взору чудились. От бодрости ли духа приму начало? Но доказывает его неусыпное бдение, без которого невозможно было произвести дел столь многих и великих. Того ради непосредственно приступаю к их предложению, ведая, что удобнее принять начало, нежели конца достигнуть, и что великий сей муж ни от кого лучше похвален быть не может, кроме того, кто подробно и верно труды его исчислит, есть ли бы только исчислить возможно было. <...>